Алексей Константинович Толстой - Владимир Новиков Страница 5

Друг юности моей! Ты требуешь совета? Ты хочешь, чтобы план я точный начертал, Как сыну твоему, среди соблазнов света. Среди невидимых, подводных, острых скал По морю жизни плыть, — безвредно, безмятежно? Задача трудная! — мой друг, — в юдоли сей Для бедствий мы живём, — и горе неизбежно; Чрезмерно счастлив тот, кто на закате дней Успел свой ломкий чёлн спасти от сокрушенья И твёрдым якорем на верном фунте стать! Но сколько есть пловцов, которым нет спасенья. Которым суждено предвечно — погибать!

Правда, в печати Алексей Перовский (Антоний Погорельский) выступил много позднее описываемых событий. Его первая «фантастическая повесть» «Лафертовская маковница», впоследствии вошедшая в сборник «гофманианских» новелл «Двойник, или Мои вечера в Малороссии», была опубликована в 1825 году. Пушкину, запертому в Михайловском, она чрезвычайно понравилась живостью слога и ироническим колоритом. Главным героем повести был бабушкин кот, принявший облик титулярного советника Мурлыкина. Пушкин писал брату Льву: «Выступаю плавно, зажмуря глаза, повёртывая голову и выгибая спину. Погорельский ведь Перовский, не правда ли?»

Поэт помнил Алексея Перовского по петербургским литературным салонам, где тот был своим человеком. После возвращения Пушкина из ссылки они сблизились, и их знакомство вскоре переросло в тесное приятельство. Репутация Алексея Перовского как писателя в то время была столь высока, что даже искушённый читатель Евгений Абрамович Баратынский при появлении гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки» счёл этот сборник мало-российских повестей новым произведением Перовского. Понятно, почему талантливый мальчик Алёша был привязан к своему «дяде по матери», а не к бесцветному отцу, которого он совсем не знал.

Младенчество будущего поэта прошло в соседнем с Погорельцами селе Блистове — собственности матери. После смерти в 1822 году Алексея Кирилловича Разумовского (переселившегося из Москвы в Почеп на родную Украину) Алексей Перовский по имущественному разделу унаследовал Красный Рог, и Анна Алексеевна Толстая переехала с сыном туда; она, по-видимому, также получила здесь долю. Об этом времени почти ничего не известно.

Впоследствии Алексей Константинович Толстой вспоминал собственное счастливое детство в письме своему итальянскому переводчику и биографу Анджело Губернатису (от 20 февраля 1874 года): «Единственный сын, не имевший никаких товарищей для игр и наделённый весьма живым воображением, я очень рано привык к мечтательности, вскоре превратившейся в ярко выраженную склонность к поэзии. Много содействовала этому природа, среди которой я жил; воздух и вид наших больших лесов, страстно любимых мною, произвели на меня глубокое впечатление, наложившее отпечаток на мой характер и на всю мою жизнь и оставшееся во мне и поныне» [10]. Надо сказать, что поэт всегда считал себя украинцем.

Судя по письму Губернатису, муза рано посетила отрока: «С шестилетнего возраста я начал марать бумагу и писать стихи — настолько поразили моё воображение некоторые произведения наших лучших поэтов, найдённые мною в каком-то плохо отпечатанном и плохо сброшюрованном сборнике в обложке грязновато-коричневого цвета. Внешний вид этой книги врезался мне в память, и моё сердце забилось бы сильнее, если бы я увидел её вновь. Я таскал её с собою повсюду, прятался в саду или в роще, лёжа под деревьями, и изучал её часами. Вскоре я уже знал её наизусть, я упивался музыкой разнообразных ритмов и старался усвоить их технику. Мои первые опыты были, без сомнения, нелепы, но в метрическом отношении они отличались безупречностью» [11].

Следует заметить, что все эти детские «пробы пера» были на русском языке. Они не дошли до наших дней; только в письме, датированном февралём 1825 года, заботливый дядя благодарит Алёшу за присланные басни про льва и про мышку, а также за две песни о султане и о мужике с козой.

Далее в этом письме дядя описывает так называемый «слоновый двор» в Петербурге. Такие «дворы» устраивались в столице со времён Петра I для привезённых из Персии слонов. Невиданного зверя помещали в отдельный амбар, к которому стекалась любопытная публика: «Теперь расскажу тебе о слоне… Слон очень добрый и умный. Когда ему прикажут, так он станет на колени или ляжет на спину и ноги кверху подымет, как собачка. Дадут ему ружьё заряженное: он схватит его хоботом и выстрелит. Если бросить платок, то он его подымет и принесёт, как собака. Он тоже трубит в трубу, когда ему прикажут. Если дать ему бутылку с водкой, которую он очень любит, то он вынет пробку хоботом, выпьет бутылку и опять отдаст её назад. Подле него стоит кружка, он берёт из рук деньги и кладёт их в кружку. У меня он вынул хоботом гривенничек из жилета. Прощай, миленький мой Алёшечка…»

Никак нельзя назвать случайным то, что первыми стихотворными попытками Алёши стали басни, где герои — звери. С ранних лет, помимо поэзии, его обуревала ещё одна страсть: охота. Всё связанное с миром животных глубоко интересовало мальчика. Дядя всячески поощрял его любознательность. Он как-то послал в Красный Рог молодого лося, однако в сопроводительном письме предупредил своего малолетнего любимца, чтобы был осторожен и не только не приближался к рогатому гиганту, но и не подпускал матушку. Вскоре (19 февраля 1824 года) дядя вновь известил Алёшу, что купил для него в Феодосии маленького верблюда, ослика и дикую козочку. Весь этот зверинец должен был проследовать в Красный Рог.

Отголоском воспоминаний детства и первых поэтических опытов молодого стихотворца стало одно из ранних и, пожалуй, лучших его стихотворений, полное чувства единения с природой:

Где гнутся над омутом лозы. Где летнее солнце печёт, Летают и пляшут стрекозы, Весёлый ведут хоровод. «Дитя, подойди к нам поближе, Тебя мы научим летать, Дитя, подойди, подойди же, Пока не проснулася мать! Под нами трепещут былинки, Нам так хорошо и тепло, У нас бирюзовые спинки, И крылышки точно стекло! Мы песенок знаем так много, Мы так тебя любим давно — Смотри, какой берег отлогий, Какое песчаное дно!»

(«Где гнутся над омутом лозы…». 1840-е)

ОТРОЧЕСТВО

Алексей Перовский всерьёз задумывался о будущем своего любимца. Вскоре, как ему казалось, представилась возможность поставить Алёшу на дорогу, ведущую к блестящей карьере при дворе. Странно, но этому способствовали связи, которые он завязал в литературных, а вовсе не в придворных кругах. Его добрый знакомый и знаменитый поэт Василий Андреевич Жуковский был приглашён руководить занятиями наследника престола цесаревича Александра Николаевича, будущего Александра II.