Маятник бизнеса. Между орденом и тюрьмой - Виктор Бронштейн Страница 5

В ту пору он не раз со сверхмодным и ходовым товаром, например с американскими джинсами, бороздил воздушный океан в качестве стюарда.

Но грянула перестройка, Гриша и его друзья-подельники и по джинсам, и по нелегальным видеосалонам в одночасье превратились из цеховиков-теневиков в готовых предпринимателей с завидным стажем и связями. Однако не для всех канувшая эпоха была безобидной — приятель Гриши по уголовному делу успел отсидеть год или два, обзавёлся широкими связями, проявил недюжинные способности, железную волю и вскоре получил почётное в их среде звание «вор в законе». Это звание, плюс ранний предпринимательский опыт, плюс победы в математических олимпиадах, свидетельствующие о незаурядности, позволили занять ему высокое в российских масштабах место в преступном мире, а позже и в бизнесе. По слухам, сегодня закрепилось за ним ещё более почётное в перевёрнутой с ног на голову России место недавно убитого «старосты» преступного мира — деда Хасана. Гриша иногда любит вспоминать совместные с возвысившимся другом деяния, как любят многие чиновники вспоминать о прежней дружбе с вышедшими из Иркутска знаменитыми руководителями правительственных корпораций и Генеральной прокуратуры.

Не надрывался на социалистических предприятиях и Юра. Ему после политехнического института удалось то ли купить, то ли по дружбе занять дефицитнейшее место директора штучных в ту пору автозаправочных станций. Работа с потоком наличных денег, вечными очередями и разведённым или расширяющимся при нагревании топливом приносила не только зарплату, но и немалый доход. Во всяком случае, якобы выигранная в лотерею дефицитнейшая при социализме «Волга», а позже и, пожалуй, первый «Крузер» в Иркутске были у недавнего студента политехнического института.

Собственные деньги, с риском заработанные при социализме, давали вчерашним цеховикам немалые преимущества, когда бандитской стрельбой был дан старт капитализму и возможностям легального обогащения, в том числе через пародийные биржи, брокерские конторы и скороспелые банки.

Не без помощи заокеанских «специалистов» были срежиссированы какие-то жуткие правила экономической вакханалии. Инфляция — порой до 50 % в месяц, а допустимая наценка на продукцию для законопослушных и «зазевавшихся» на старте госпредприятий была не более 25 %. Правила продажи через брокеров на бирже не ограничивали наценку хоть до 1000 %. В результате предприятия не успели оглянуться, как остались без оборотных средств, а вчерашние школьники и спекулянты около пародийных бирж набили карманы.

Руководители социалистических предприятий, и собственно я сам, на какое-то время впали в ступор от иррациональности происходящего. Мы просто не могли участвовать в этом биржевом шоу. Казалось, что вот-вот горбачёвско-рыжковское правительство очухается и прекратит эту фантасмагорию, пересадив в тюрьмы всех разрушителей.

Но увы. Вместо этого вскоре напечатали миллионы или миллиарды ваучеров, своры «бойцов капиталистического фронта» бросились скупать их, где за бутылки, где за копейки, и поставлять дельцам уровнем выше, которые приобретали на них, как и было задумано, государственную собственность, созданную многими поколениями враз обманутых советских людей.

В горбачёвско-рыжковское и в ельцинско-гайдаровское время перестали оплачивать предприятиям, в том числе родным оборонным: Иркутскому радиозаводу им. 50-летия СССР и свирскому «Востсибэлементу», — даже выполненные государственные заказы оборонной техники. Предприятия оставались без последних оборотных средств, а рабочие — без средств существования, голодая, спиваясь и прячась в знак протеста в бессчётные могилы. Вот как образно высказался на эту тему Николай Зиновьев в стихотворении «Потерянное поколение»:

Вполне понятное явленье: Портвейн мы пили, а не квас, И вот теперь с недоуменьем Глядит Христос: Куда деть нас? В аду мы вроде бы как были, А в рай? Не место нам в раю. И Он, нас отряхнув от пыли, Засунул в пазуху Свою. …А по земле пошло волненье: Куда пропало поколенье?

В этот период всё в стране встало с ног на голову. Мальчик-брокер или кооператор сшибал денег много больше, чем зарабатывал генеральный директор крупного предприятия.

Сбережения стариков, и северян, и тех, кто копил всю жизнь на кооперативную квартиру или на автомобиль, в результате гайдаровской инфляции превратились в «ноль».

В этих социально-экономических условиях и готовилась наша экспедиция на Камчатку. Успешно отработав двадцать лет на оборонных предприятиях, я, естественно, не знал практически никого из дельцов то ли нарождающегося рынка, то ли разрушительного базара. Связующим звеном явился директор арендного предприятия товаров народного потребления при объединении «Иркутсктяжмаш». К нему на работу я переехал из Свирска примерно года за два до окончательного крушения экономики — в качестве специалиста по доживающим свой очень недолгий век моделям самофинансирования, а позже и по налогам. Знакомы мы были по политехническому институту, где я был студентом, а он преподавателем.

Впоследствии, когда к нам по обмену опытом, после моего выступления на уровне министра тяжёлого машиностроения, зачастили гонцы со многих предприятий отрасли, Сергеич, гордо восседая в кабинете у вечно кипящего самовара и потягивая почти чифир, представлял меня автором монографий, без пяти минут доктором наук, а о себе скромно добавлял, что учил меня ещё в институте. Это была истинная правда его гибкого ума, закалённого, с одной стороны, в лучших советских артелях золотодобытчиков, возглавляемых легендарным Вадимом Тумановым, а с другой стороны — Бутырками и зоной, карающей за преждевременный старт предпринимательства. За скобками правды о студенте и преподавателе стоял предмет обучения. Им были не математика, экономика или физика, хоть как-то стыкующиеся с моим нынешним статусом и достижениями, а, извиняюсь, бокс…

Пройдя через Бутырки и зону, где он занимал весьма статусное и авторитетное положение, Сергеич тем не менее пригласил меня, чтобы вновь не попасть на этот проклятый и в его понимании круг. Огромные по тем временам зарплаты и по предприятию, и по кооперативу должны были выплачиваться максимально безопасно, желательно по закону. Основная прибыль зарабатывалась на пластмассовом литье, включая пуговицы и другую фурнитуру. Но на госпредприятиях на эту продукцию устанавливался налог с оборота и примерно 70–80 % выручки от продаж шло в бюджет государства. На арендные предприятия и кооперативы это правило архитекторы новой экономики распространить забыли, и все деньги шли в карман коллектива, в основном на зарплату главарей, но кое-что оставлялось и на развитие… Так что за три года моей работы вместе с «тренером» выросли мы очень неплохо. Впоследствии всё наработанное, и оборудование, и арендованный цех, «по понятиям» остались у главного, у директора. Никто и не претендовал. Хотя по закону о кооперации собственность принадлежала всему коллективу. Но «понятия» в России и в ту пору, да и сейчас намного выше любого закона.

Работа на маленьком предприятии в составе примерно трёх сотен человек, после многотысячных оборонных гигантов, была в каком-то смысле шагом назад, и отец ужасался, на что я трачу время, но, с другой стороны, «тренер» помог преодолеть жёсткие социалистические стереотипы и свёл меня с рыночными бойцами, которые должны были помочь в камчатском старте.