Белые велосипеды. Как делали музыку в 60-е - Джон Бойд Страница 5

Через много лет после моей встречи с Кларком и Мамареллой, в букинистическом магазине в Альбукерке, Нью-Мексико, я наткнулся на весьма эмоциональную, но аргументированную версию событий лета 1956-го, написанную Стэнли Блитцем, поклонником Хорна. По его утверждению, Кларк ждал своего часа за кулисами радио WFIL, а вовсе не в пригородном Рединге. А обвинения в изнасиловании и вождении автомобиля в нетрезвом состоянии, стоившие Хорну работы, были сфабрикованы. Телестанция WFIL-TV была частью медиаимперии Уолтера Энненберга, впоследствии посла в Лондоне при Никсоне, и его жена, по всей видимости, ненавидела музыку, звучавшую в программе Хорна Глубоко религиозный менеджер станции также чувствовал отвращение к Хорну и его хипстерским замашкам. К тому моменту как Хорн был признан невиновным в растлении малолетней, в Филадельфии его уже позабыли, хотя у него и осталось немало преданных поклонников из числа тех, кто регулярно смотрел Bandstand. Они писали Блитцу, как сильно любят Хорна и что с Кларком шоу лишилось своей души.

Мы с братом пришли в ужас от Кларка в первый же день его появления в эфире. Вскоре искусственно выращенными рокерами вроде Фабиана и Фрэнки Авалона стали вытесняться «ду-воп»-группы. В течение одного-двух лет эра рок-н-ролла закончилась и на смену ей пришла легковесная поп-музыка. Как большинство ребят, не смирившихся с создавшимся положением, мы искали музыкальных приключений за рамками телепрограмм.

Существует один набросок в примитивистском стиле, сделанный в двадцатых годах XIX века; на нем изображены ученики торговцев на нью-йоркском рынке, которые смотрят, как черные ребята танцуют на опрокинутых прилавках в надежде получить за это нераспроданных угрей. Белые мальчишки подались вперед, зачарованные экстатически страстным танцем Уорвик, я и некоторые из наших друзей были как те мальчики со старинного рисунка — мы тянулись к культуре, в которой, как мы чувствовали, были ключи, позволяющие вырваться за границы нашего воспитания, традиционного для среднего класса, и стать взрослыми существами мужского пола. Однажды на Рождество моя бабушка со стороны матери — женщина, которая не отличила бы Луи Армстронга от Луи Наполеона, — по чистой случайности подарила мне набор пластинок Encyclopedia of Jazz, выпущенный компанией RCA Victor. Это был один из самых замечательных наборов всех времен, с записями Кинга Оливера, Дюка Эллингтона, Слипи Джона Эстеса и других. Мы были загипнотизированы этим сборником буквально с первого же оборота первой пластинки.

Когда мы с Уорвиком начали слушать старые блюзовые и джазовые пластинки, братские потасовки — обычное дело в нашем детстве — прекратились. Вскоре в Принстон перебрался парень по имени Джефф Малдаур, помешанный на той же музыке, что и мы. Втроем мы проводили долгие послеобеденные часы, изучая певцов, солистов или жанры, проигрывая каждый заслуживающий внимания трек из нашей коллекции. Пока мы слушали, музыканты возникали в нашем воображении, как бесплотные духи, парящие перед колонками проигрывателя.

Когда я вернулся в Принстон в конце летних каникул 1960-го, перед моим первым семестром в Гарварде, Уорвик и Джефф были страшно возбуждены. Они открыли радиостанцию из Филадельфии, которая передавала ночную джазово-блюзовую программу ведущего Криса Альбертсона. Мы были не одиноки! На предыдущей неделе в программе прозвучало потрясающее известие о том, что Лонни Джонсон жив-здоров и работает поваром в одной из филадельфийских гостиниц.

В тот уикенд мы играли трек за треком из длинной дискографии Джонсона Лонни, родившийся в Новом Орлеане в начале XX века, перебрался вверх по Миссисипи в Сент-Луис и начал карьеру блюзового крунера [15]. Его музыка эволюционировала от кантри-блюзов в двадцатых к городскому чикагскому стилю в тридцатых и легковесным балладам в конце сороковых. Лонни Джонсон был замечательным и разносторонним гитаристом, записавшим дуэты с белой звездой джаза Эдди Лэнгом и блестящие соло для оркестров Луи Армстронга и Дюка Эллингтона Слушая его записи, которых, казалось, просто не счесть, мы пытались осознать тот факт, что он находится всего в полутора часах езды по шоссе № 1 и живет в полнейшей безвестности.

Позаимствовав у кого-то телефонную книгу, мы обнаружили Джонсона Лонни, проживающего на севере Филадельфии, в самом «черном» районе города Мы набрали номер: «Это Лонни Джонсон? Тот самый Лонни Джонсон, который записал „Blue Ghost Blues” в 1938-м? Да? Не могли бы вы на следующей неделе приехать в Принстон и дать концерт? Да, я думаю, пятьдесят долларов — вполне приемлемая сумма».

Мы глядели друг на друга с изумлением: мы только что договорились о выступлении с Лонни Джонсоном! По такому случаю экспроприировали большую соседскую гостиную и отдали распоряжение друзьям — присутствовать и каждому принести по доллару для нашей кассы. Когда настал день выступления, мы позаимствовали «рэмблер» отца Джеффа и отправились в Филли. Снаружи одного из отелей в центре города у края тротуара стоял опрятно одетый седовласый мужчина с гитарным футляром и небольшим усилителем.

Казалось, Лонни был рад видеть нас не меньше, чем мы его. Он рассказал, нам, что по возвращении из европейского турне 1951 года обнаружил, что подруга его сбежала, прихватив его деньги, гитары и коллекцию пластинок. Рок-н-ролл наступал, и у Лонни не было сил с ним бороться; за восемь лет он не сыграл ни единого концерта. Когда мы проезжали по сельской Пенсильвании, Лонни восторгался светляками в летних сумерках, деревьями и зелеными лужайками; прошли годы с тех пор, как он выбирался из города. Он отвечал на наши нетерпеливые вопросы и тихо смеялся. Когда мы уставились на девушку, шедшую по обочине, он добавил в наш тинейджерский словарь обиходных фраз новое выражение, посоветовав остерегаться «курчавого чудовища, от которого все беды».

Когда мы добрались до Принстона, гостиная уже была полна. Никто не имел ни малейшего понятия, что за человек будет перед ними выступать, но как только он взялся за гитару, все пришли в восторг. Лонни с ходу отверг все просьбы сыграть блюз («Белые люди всегда думают, что негры играют только блюзы. Я могу петь все, что угодно») и начал исполнять стандартные «I Cover the Waterfront» и «Red Sails in the Sunset». На полу возле его стула сидела красивая чернокожая девушка, и он стал петь, обращаясь к ней и застенчиво флиртуя. Чем дальше продвигался вечер, тем расслабленнее становились все; музыка сделалась более содержательной, и, наконец, Лонни начал играть свои старые блюзы. Наши друзья и их родители незаметно пододвигались все ближе к его стулу в центре комнаты — никто из них никогда не слышал ничего подобного.

Мы собрали для Лонни Джонсона 100 долларов, и он был так доволен, что уехал домой на поезде, избавив нас от необходимости отвозить его на машине. На следующий год он начал выступать в кофейнях для молодой белой аудитории, с которой впервые повстречался той ночью в Принстоне. Лонни записал несколько пластинок для Prestige Records, снова сыграл с Эллингтоном на концерте в New York Town Hall, переехал в Торонто, где пользовался поддержкой преданных фанов, и умер в 1970-м, добавив еще одну главу к своей замечательной пятидесятилетней карьере.