План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941-1945 - Алан Кларк Страница 5

И действительно, стоило только начаться войне, как о существовании политики в военном смысле стало нечего и говорить – довольно привести слова Геринга: «Если мы проиграем эту войну, то помоги нам Бог». Цели войны, все детали и выбор времени военных действий определялись Гитлером. Если и проходило какое-нибудь обсуждение, то в нем принимали участие члены его непосредственного окружения – партийные приятели Гиммлер, Борман, Гесс и Геринг, – люди, которые могли жить той же ночной жизнью и говорить на том же языке о расе и «судьбе». Больше всего из них Гитлер прислушивался к Герингу. Но даже Геринг добился не более чем отрицательного к себе отношения, выторговав преимущественное положение для люфтваффе. А на последних стадиях войны его влияние уменьшилось, и он все реже и реже стал встречаться с Гитлером.

Нет свидетельств о том, что Гитлер когда-либо менял свои решения по вопросам стратегии, выслушав доводы своих партийных друзей или высших офицеров армии. Он нес на своих плечах всю ответственность за каждое важное решение и сам формулировал развитие стратегических целей по совокупности.

Эта способность, которую некоторые кратко именовали «интуицией», была поистине удивительной и в течение целого ряда лет непогрешимой. Рука дьявола направляла Гитлера, так же как позднее она охраняла его жизнь. Но с началом войны по мере усиления напряжения и расширения ответственности отсутствие постоянного консультативного органа начало остро ощущаться.

Примером самого серьезного и одного из самых ранних пробелов в стратегическом планировании стало положение сразу после падения Франции. Не только не существовало плана вторжения на Британские острова, но и сама директива «Морской лев» – приказ на разработку такого плана – была дана спустя месяц.

И все недостатки практики Гитлера игнорировать нормальный порядок проявлялись не только в деталях, но и в большой стратегии. Например, после кампании во Франции Гитлер приказал заменить 37-мм пушку в танке III на 50-мм L60. Однако по каким-то причинам, которые так и останутся неизвестными (но обусловленными тем, что не было постоянного органа, который бы мог проследить доведение директивы вплоть до артиллерийско-технического управления), спецификация была изменена на 50-мм L42. В результате самый удачный танк этой войны получил пушку с гораздо меньшей дальностью и начальной скоростью, чем приказал Гитлер. Но если бы все было сделано как надо, этот танк сохранил бы свое техническое превосходство по меньшей мере еще только на год.

После капитуляции Франции Гитлер одобрил предложение ОКХ демобилизовать ряд дивизий, что едва ли увязывается с его собственным планом совершить нападение в следующем году на армию, считавшуюся самой большой в мире. Единственным объяснением может быть то, что при отсутствии надлежащего контролирующего органа и процедуры этот приказ канул в небытие. Однако почти в тот же самый момент Гитлер давал директиву удвоить количество танковых дивизий в армии и поднять производство танков до уровня 800–1000 единиц в месяц. Здесь снова вмешалось артиллерийско-техническое управление, доложив, что расширение производства такого рода обойдется в два миллиарда марок и потребует дополнительно 100 тысяч квалифицированных рабочих и специалистов. Гитлер согласился на отсрочку «временно», но реорганизация танковых дивизий уже шла, так что конечным результатом стало уменьшение наполовину количества танков в каждой дивизии. Но это отчасти компенсировалось усилением их огневой мощи и постепенной заменой более тяжелого танка III на танк II. Однако танковые дивизии так никогда и не восстановили свою численность и подвижность, с которыми они начали битву за Францию. Гитлер также дал директиву на удвоение количества моторизованных дивизий, не предусмотрев условий для повышения производства транспортных единиц. В результате многие новые соединения пришлось оснащать захваченными или реквизированными грузовиками, которые оказывались ненадежными и сложными в эксплуатации в суровых погодных условиях.

Примеры такого рода можно продолжать, и это верно, что недостатки, касающиеся диапазона власти и действия начальников штабов так называемого Верховного командования, давали себя знать все сильнее в ходе войны. Но было бы несправедливо не сказать, что генералы ОКХ (как они сами подчеркивают в собственных работах по этой теме) могли, пусть и не полностью, предвидеть положение дел в большой стратегии.

У Гитлера было ограниченное, но очень ярко окрашенное восприятие истории, и он обращался к ней, черпая из нее оправдания для единоличного принятия на себя всей полноты ответственности. В Первой мировой войне (всегда доказывал он) германский Генеральный штаб в течение четырех лет беспрепятственно направлял стратегию страны и делал одну ошибку за другой: он настоял на проведении неограниченной подводной войны, ускорив тем самым вступление в войну США; он отбросил всякую надежду на сепаратный мир с царской Россией из-за того, что настаивал на учреждении королевства Польши; затем добился такого же результата в 1917 году, когда его политика в отношении Франции и Бельгии разбила все шансы на воплощение мирных предложений Папы Римского. И наконец, на нем лежит ответственность за самое катастрофическое действие в истории XX века – доставку Ленина и его товарищей из Швейцарии в Россию в пресловутом «запломбированном вагоне». Даже в чисто военной сфере германский Генеральный штаб совершал серьезные ошибки, неправильно проведя две единственные серьезные попытки разбить западные державы на поле боя. Фалькенхайн выпустил из-под контроля битву на измор под Верденом и тем самым потерял шанс вывести Францию из войны уже в 1916 году. Ослабление усилий Людендорфа в апреле 1918 года стоило так много крови и такого падения морального духа, что германские войска не смогли долго сопротивляться последующим контрнаступлениям союзников.

Когда Гитлер стал канцлером, он увидел, что ОКХ все так же щедро на советы и что его позиция характеризуется теми же двумя прискорбными особенностями, а именно: единодушием взглядов его участников и ошибочностью (как неизменно оказывалось) их оценок.

Первый экспансионистский ход, предпринятый рейхом – повторное занятие Рейнской области, – вызвал поток протестов со стороны Генерального штаба. Вначале Бек [18] предложил, чтобы вхождение германских войск сопровождалось заявлением, что этот район не будет укрепляться. Гитлер немедленно отверг это. Затем Генеральный штаб убедил Бломберга выдвинуть предложение, что посланные за Рейн войска будут отведены назад при условии, если французы согласятся отвести от своей собственной границы впятеро больше войск. Его «грубо и резко одернули». Наконец, после замеченного летаргического сосредоточения 13 французских дивизий на линии Мажино, Бек и Фрич вдвоем убедили Бломберга настоять на отводе трех германских батальонов, введенных в демилитаризованную зону. Гитлер снова отказался и снова стал прав.

Генералы пришли в замешательство. Они не претендовали на понимание всех тонкостей международной политики. Но перед ними лежали материалы по численности войск. Разве здравый смысл и простейший расчет баланса численности военных сил ничего не значил? Нет. Значила только воля, а на нее у Гитлера была монополия. «Моя неизменная воля уничтожить Чехословакию силой оружия в ближайшем будущем», – заявил он им, и все лето 1938 года шли приготовления к этой кампании, невзирая на протестующие блеяния со стороны почти каждого старшего офицера ОКХ.