Шпионка. Почему я отказалась убить Фиделя Кастро, связалась с мафией и скрывалась от ЦРУ - Илона Марита Лоренц Страница 5

Я еще об этом не знала, но, оказывается, моя мать тоже находилась в том же лагере, только в другой зоне. Она всегда очень неохотно рассказывала о событиях войны, однако из ее записей, которые я находила потом многие годы, и из разговоров с ней я узнала, что Йозеф Крамер, комендант лагеря, прозванный узниками «Бельзенским зверем» (он же работал в Освенциме), придумал изощренную систему психологических пыток. А вот физические мучения применялись преимущественно к одной женщине, которую он называл «американской свиньей».

«Особую радость надзирательницам доставляло издевательство надо мной, – написала мама в одной из своих заметок, которые я сохранила вместе с ее стихами и воспоминаниями. – Одна из них, Эльфрида Швестер, ненавидела всех американцев, а меня в особенности […]. Каждое утро, в четыре часа, она срывала с меня простыню и выливала бадью холодной воды на мое охваченное лихорадкой тело. Потом поднимала меня за волосы, хлестала по лицу и щипала за соски, пока я не теряла сознание».

Я была сама себе злейшим врагом: сбитая с толку, тоскующая по маме и родному дому, я не переставая плакала. За это медсестры меня били и кричали:

– Немецкие дети не плачут!

Маму нашел Джо, уже почти при смерти. Он в одиночку возвращался домой из школы в Мейсене после бомбардировки Дрездена 14 февраля 1945 года. Этот эпизод мой брат, обладающий феноменальной памятью, описывает, как «необыкновенное жуткое зрелище, закат богов: небо, пылающее на 180 градусов, вспышки пламени, вздымающиеся на километры вверх, неся с собой человеческие тела; воздух высасывало от земли, оставляя сгорающих в адском пламени людей…» Пережив такое, Джо-Джо ожидал, что его возвращение будет праздником, воссоединением с семьей, которую он не видел несколько месяцев. Но его радость рассеивалась по мере приближения к дому: сначала район Шваххаузен, потом наша улица, где он играл всю жизнь, и, наконец, дом номер 31, наш дом, с березой, садом, качелями, песочницей. Джо представил, как мама выбежит встречать его, а за ней Филипп, Валерия, я… Он затаил дыхание, поднялся на крыльцо. Через дверь главного входа виднелся мексиканский ковер, висящий на стене. Нажал на звонок. Тишина. Он подождал и нажал снова. Снова нет ответа. Он, должно быть, позвонил не меньше десяти раз, пока с ужасом понял: никого нет. В то время как он раздумывал, что же делать, из дома слева выбежала госпожа Тантцен с радостным криком: «Джо-Джо!» Она не стала отвечать на его вопросы о нашем местонахождении. Джо переночевал у соседей, с которыми жила Валерия, и только утром за завтраком, после его настойчивых расспросов они рассказали, что маму забрали в Берген-Бельзен. Брату было всего десять лет, но, как он сам говорит, к этому возрасту он «уже научился бороться с трудностями и вместо того, чтобы заплакать, уже знал, что должен делать».

Я была покрыта синяками и весила двадцать килограммов. Я была почти мертва. Почти. Нас, детей, в лагере выжило всего двести.

С собой у него было всего четырнадцать марок, что не помешало ему на следующий день сесть на поезд и через сорок пять минут добраться до лесистой зоны, тропинки которой, как он надеялся, приведут его к концентрационному лагерю. Навстречу ему попались две немки в рабочей одежде. Они вышли со стороны, противоположной главному входу, и Джо спросил у них, как обойти охраняемые ворота.

– Это запрещено.

– Мне очень нужно. Моя мама там.

Выражение их лиц изменилось. Одна из них погладила его по голове и вздохнула: «Бедный мальчик». Другая спросила:

– Твоя мать еврейка?

Джо ответил, что нет, и объяснил, что Алиса – американка. Тогда одна из женщин повернулась к другой и сказала:

– Так немного лучше.

Они рассказали, что работают в лагере и идут в обход главных ворот, чтобы не шагать лишних два километра, а потом показали, где провисла проволока и можно пролезть, приподняв ее; где спрятана доска, чтобы пересечь огромную лужу, и где располагается лечебный блок, в котором могла находиться его мать. Еще они дали ему два совета:

– Ради бога, никому не говори, как ты вошел, и ни за что не смотри налево, когда доберешься туда.

Джо отправился в путь, но не смог удержаться и тут же нарушил одно из указаний: посмотрел налево. Картина, которую он увидел, и сегодня стоит у него перед глазами: «Это были странные трехметровые холмы». Однако вскоре он понял, что это не земляные валы – это зловещее нагромождение из скелетов, рук, ног, черепов.

Страшные башни из трупов остались позади, и Джо подошел к лестнице, ведущей в лечебный блок. Медсестра спросила, кто он и что здесь делает, на что мальчик ответил, что ищет свою мать, Алису Джун Лоренц, гражданку Соединенных Штатов.

– А, американку, – поняла женщина и повела его через комнаты, полные лежащих на полу людей.

Алиса лежала на жалком подобии кровати, обритая, почти в коме. Джо наклонился над ее хрупким телом. Она почувствовала, что он рядом, открыла глаза и слабым голосом произнесла:

– Джо-Джо, ты здесь, откуда?

Он рассказал, что приехал из Мейсена, и спросил, почему ей обрили волосы.

– Один человек здесь хочет, чтобы мне было плохо. Но ты не переживай, они отрастут.

Тогда брат спросил о Филиппе, Валерии, обо мне… Мама ответила просто:

– Надеюсь, мы все скоро увидимся.

Медсестра потребовала, чтобы Джо ушел, потому что мама была слишком слаба, а главным образом, потому что в ней осталось еще что-то человеческое и она понимала, насколько рисковал этот сопляк, оставаясь здесь. Никто еще не приходил сюда по доброй воле и никому не удавалось отсюда уйти. Опасность явилась в лице полковника в форме, высоких кожаных сапогах и белом пальто. Он, как и предполагала медсестра, начал спрашивать, что это за мальчик, почему он здесь. Обращался он напрямую к Джо, задавал вопросы о родителях, хотел знать, является ли он членом молодежной нацистской организации и другие подробности. Несмотря на десятилетний возраст, брат сумел на все дать подходящий ответ: например, рассказал, как papa три раза прорывал британскую блокаду, чтобы доплыть до Гренландии.

Спасла Джо, несомненно, его догадливость. Когда военный спросил о том, что больше всего поразило его во время пребывания в лагере, медсестра тихонько заплакала, и брат сообразил, что если заговорит о горе трупов, он уже не выйдет отсюда. Так что ему пришла в голову удачная мысль соврать о том, что он увидел в луже кровь. Тогда офицер рассказал о сбитой машиной собаке, чтобы объяснить наличие крови. Он поверил или сделал вид, что поверил, в наивность брата и отпустил его, подписав необходимые для предъявления на посту документы.

Картина, которую он увидел, и сегодня стоит у него перед глазами: «Это были странные трехметровые холмы». Однако вскоре он понял, что это не земляные валы – это зловещее нагромождение из скелетов, рук, ног, черепов.

Три или четыре дня спустя позвонил доктор из лагеря и сказал, чтобы Джо возвращался за мамой. Ее состояние ухудшилось до такой степени, что ее сочли мертвой и вытащили из барака, чтобы бросить к другим трупам. К счастью, кто-то заметил, что она еще жива. Потом мама рассказывала Джо, что в этот момент ее посетило мистическое видение: она отделилась от тела и направилась к свету, который манил ее. Но необходимость заботиться о четверых детях остановила ее: она обязана была вернуться. Эта ее жажда жизни и причины, которые мы для себя так и не сумели полностью объяснить, привели к тому, что начальник Берген-Бельзена выпустил ее, и Джо вместе с господином Тантценом, нацистским фотографом и дантистом, который всю войну прятал свою машину в нашем гараже, приехали забрать маму домой. Эта часть кошмара закончилась.