Зигмунд Фрейд - Давид Мессер Страница 5

– Вы сейчас, наверное, решили, что я шпион, – спокойно произнес старик. – Подумайте сами, откуда мне знать такие подробности вашего детства. Вы никому об этом не говорили. И даже если вас терзают сомнения, то задайтесь простым вопросом, с какой стати вами должны интересоваться секретные службы, агентов которых вы сейчас ищите?.. Все гораздо проще… – старик сочувственно посмотрел в глаза растерявшегося Дэвида.

– Я думаю, нам нужно поговорить, – предложил Дэвид. Он оглянулся в сторону своей клиники, но передумал возвращаться. – Вам ведь негде остановиться? – спросил он и, тотчас поняв бессмысленность своего вопроса, добавил: – Вы не против поехать со мной… ко мне домой?..

Старик согласно кивнул.

– В детстве я мечтал стать фокусником… Как-то воскресным утром отец взял меня с собой на прогулку по старой Вене. Мне было около восьми… Я помню, как, пройдясь по улочкам, мы вышли на площадь Ам-Хоф, где увидели возбужденную толпу горожан, собравшуюся вокруг заезжего иллюзиониста… Стройный, красивый и уверенный в себе парень, с вьющимися волосами, убранными на затылке в длинный хвост, он демонстрировал зевакам свои трюки с разноцветными шарами и игральными картами, которые то незаметно исчезали в его руках, то появлялись из воздуха. Публика была в восторге. Очарованная им, она бросала ему мелочь, щедро вознаграждая аплодисментами… Однажды на улице незнакомка предсказала моей маме, что я стану знаменитым, великим человеком. Мамина непоколебимая убежденность в мою избранность быстро меня заразила… После той прогулки с отцом я понял, что люди хотят быть соучастниками тайны, создавать себе кумиров. А из-за своего любопытства готовы жертвовать целыми состояниями… Фокусы стали воплощением моих детских амбиций. Вечерами напролет я пытался постичь искусство манипуляций с мамиными картами, но во время домашних представлений они глупо застревали меж пальцев и предательски выпадали из рукавов, чем жутко смешили моих младших сестер. И только мама с нежностью смотрела на мои неумелые трюки… Она была прекрасна… Я ее очень любил…

Зигмунд замолчал, с безутешной печалью смотря куда-то в глубь комнаты, утонувшей в вечерних сумерках. Дэвид замер в кресле, внимательно слушая и не мешая его воспоминаниям.

– Потом мне в руки попалась одна потертая книжка… вернее брошюрка с рассказами одного английского путешественника об индусских магах… Она поразила меня… Идея о всемогущей внутренней энергии вдохновила мою веру в личное всесилие… К тому времени отец решил, что из меня получится величайший врач Австрии. И хотя я больше мечтал стать неустрашимым полководцем Ганнибалом и победоносным военачальником Кромвелем в одном лице, перечить отцу я все же не стал. Весть о юном врачевателе незамедлительно разлетелась по нашему еврейскому кварталу. И несмотря на то, что мне было тогда всего-то лет десять и всякая мысль о медицине наводила на меня смертельную тоску, вся наша бесчисленная родня с соседями вмиг прониклась убеждением, что «золотой мальчик Зиги» – такой врач, о каких мир еще не слыхивал. Уважаемые мужи в синагоге со знанием дела рассматривали меня и умудренно качали головами, женщины осаждали мою мать, напрашиваясь на частный прием. Самой настырной оказалась наша соседка Ривка, полная женщина за шестьдесят, подрабатывающая домработницей в семье раввина. Отказать ей маме было неудобно. Во время магического сеанса я посадил ее напротив себя и, вытаращив на нее страшные глаза, начал вырисовывать руками завихристые круги перед ее лицом. Она испуганно вылупилась на меня, затаив дыхание и вцепившись в свою сумку. «Что-нибудь чувствуете?» – грозно спросил я ее. «Кажется, прилив жара», – словно прислушиваясь к себе, залепетала она, после чего произошло нечто невероятное. «О, боже!» – стыдливо прикрыла она рот ладонью, но не в силах сдерживаться, повторила сей возглас еще раз семь и внезапно заголосила. Отец решил, что она испускает дух, и вылил на нее ушат холодной воды. Отдышавшись и успокоившись, соседка стеснительно призналась, что такого с ней не было с тех самых пор, как ее муж покинул эту бренную жизнь. Ночью я проанализировал произошедшее и пришел к выводу, что моя магическая сила вызвала в соседке реакцию скрытых чувств, которые она безответно испытывала к лавочнику Якобу, овдовевшему двумя годами ранее. На следующий день я задумал опробовать свою магическую власть над одним из своих одноклассников, мерзким типом родом из восточной Пруссии, который постоянно издевался и подтрунивал надо мной. Как ни странно, но мои сосредоточенные вращения ладонями перед моим противником ни по ходу солнца, ни против того никакого эффекта на него не возымели. Заливаясь смехом, он язвительно заявил, что я веду себя, как девчонка, заставив меня тем самым опустить глаза вниз. Вполне возможно, решил я, что неподатливость моего противника к магическому воздействию объяснялась его вероятной неприязнью к своей матери или же его глубинными гомосексуальными наклонностями. Так или иначе, но в силе магии я вскоре разуверился, став рьяным реалистом-скептиком, что, в общем, и предрешило мой будущий выбор – поступление на медицинский факультет Венского университета… Поначалу я нашел учебу достаточно скучным занятием. Перспектива возиться с безнадежными пациентами тоже представлялась малорадостной. К тому же мне часто приходилось выносить нападки сокурсников, которых я раздражал своей еврейской принадлежностью, но что в итоге побудило меня выработать стойкость к трудностям и к критике. Желая как можно меньше общаться с людьми, я обретал покой, проводя время за лабораторным столом среди склянок и банок с анатомическими препаратами в надежде на самостоятельную исследовательскую практику. И вскоре удача улыбнулась мне в лице зоолога Карла Клауса. Он предложил провести научную работу в Институте зоологических исследований в Триесте. За эту возможность я с радостью и ухватился… Это было изумительное время… Я мог часами наблюдать за земноводными тварями. Особенно мне нравилось следить за парой лягушек, от безделья спаривающимися друг с дружкой в промежутках между кормежкой. Самца я назвал Зигмундом. Мне импонировал его напор. С противоположным полом он был гораздо увереннее меня. Без лишних прелюдий он вскарабкивался на свою пассию и жадно овладевал ею, раздувая щеки и выбрасывая вперед язык. Она не сопротивлялась ему и лишь томно закатывала свои пучеглазые глазки. «Ей тоже стоило бы дать какое-нибудь имя», – подумал я, но тут же осекся от чувства острого стыда. Первое женское имя, которое мне пришло на ум, было Амалия. Имя моей матери.

Старясь как можно скорее забыть свой конфуз, я назвал ее Бертой… Через несколько дней, к моему горькому сожалению, мне пришлось разрушить их любовную идиллию. Для эксперимента по мышечной рефлексии понадобилась лягушка… Я выбрал Зигмунда… Взяв в руки скальпель, я проколол ему голову насквозь… Он дернул пару раз лапкой и безжизненно замер…

– Ну что ж! – подал голос Дэвид и, взглянув на часы, привстал с кресла. – Для первого раза, я думаю, хватит. Как вы сами и напутствовали своих последователей, сеанс должен быть не более сорока – пятидесяти минут.

– Второе условие, сеанс не может быть дешевым, чтобы клиент ощущал, за что он платит, – напомнил Зигмунд, с хитринкой улыбнувшись своему личному психотерапевту.

– Я запишу это вам в кредит! Рассчитаемся позже! – отшутился Дэвид.