Елизавета I - Кэролли Эриксон Страница 50

К осени 1556 года осталось только три серьезных претендента. Один — Дон Карлос. Сейчас ему одиннадцать, так что речь может идти лишь о помолвке, реальный брак возможен приблизительно лет через пять-шесть, впрочем, сомнительно, чтобы он мог оказывать какое-то реальное воздействие на английскую политику. Другой — двадцатисемилетний эрцгерцог Фердинанд. Он — Габсбург, у него подходящий возраст, но мешают уже имеющаяся в наличии жена, «заносчивый и нетерпимый» характер, а также зависть к Филиппу, особенно к его владениям во Фландрии. К тому же, по слухам, он слишком близок французам.

Предпочтительнее других казался двадцатисемилетний Эммануэль Филибер, герцог Савойский, отважный солдат и красавец мужчина с изысканными итальянскими манерами, весьма ценимыми в Англии. В настоящий момент самого герцогства у него, правда, не было (Франция присоединила Савойю к себе), но он был королевской крови (смешанной: франко-испанской) и имел, как утверждалось, «саксонские корни, как и у самих англичан». Эммануэль Филибер приходился Филиппу кузеном и узам кровного родства был верен. А помимо того, он — правоверный католик, можно рассчитывать, что и Елизавету герцог удержит в лоне римско-католической церкви. После заключения этого брака тайные протестантские симпатии Елизаветы перестанут быть стимулом для еретиков, и, даже если она взойдет на трон, муж-католик не даст ей открыто исповедовать свою веру и уж тем более менять в Англии государственное вероисповедание.

Словом, если уж выдавать Елизавету замуж, то желательно за герцога Савойского — такова была позиция Марии. Но сама-то Елизавета к браку вовсе не стремилась, и, когда в конце ноября 1556 года сестры встретились, чтобы обсудить этот вопрос, договориться им так и не удалось. Однако же поездка Елизаветы в Лондон ознаменовалась еще одним событием — наконец-то лицом к лицу она встретилась с кардиналом Поулом. Встреча состоялась в апартаментах последнего, разговаривали они наедине, и никаких письменных свидетельств об этой беседе не осталось. Но предположить кое-что можно. Скорее всего кардинал был устало-добродушен, вероятно, состоялся поединок острых умов, и в лице Поула Елизавета обращалась к самой королеве или по крайней мере к ее alter ego, говоря же с Елизаветой, Поул обращался к следующей правительнице Англии.

Уговаривал ли ее кардинал вступить в брак — что вообще-то, имея в виду его представление о женщинах как о существах слабых, должно было казаться ему наилучшим решением вопроса, — сказать трудно; ведь и сама Мария проявляла на этот счет большие колебания. Филипп велел ей убедить сестру выйти замуж, но Мария брака сестры страшилась, ибо даже начать переговоры на эту тему с каким-нибудь иностранным принцем или просто с высокородным вельможей — значит признать Елизавету законной дочерью Генриха VIII и наследницей английского трона. Поэтому упрямство Елизаветы было ей скорее на руку: появилась возможность потянуть время, вообще хоть ненадолго выкинуть ее из головы, предаться раздумьям о собственной судьбе.

В марте 1557 года, когда Филипп вернулся в Англию, в душе Марии вновь затеплилась надежда. Впрочем, вернулся он не потому, что соскучился по жене, — возникли чисто практические проблемы. Габсбургская империя вела войну, и Филиппу были нужны люди, а особенно деньги на операцию в районе франко-фламандской границы. В знак признательности за возвращение мужа Мария согласилась потребовать то и другое у Тайного совета, и после трех месяцев жарких споров и увещеваний (более того, Мария даже позволила себе пригрозить своим ближайшим помощникам казнью либо конфискацией имущества) те сдались. Так Англия вступила в войну.

Но, увы, Марии предстояло убедиться, что Филиппу этого недостаточно. Он по-прежнему намеревался выдать замуж Елизавету и уговорил духовника Марии Фреснеду, чтобы тот, используя свое влияние на королеву, — а она ему, безусловно, доверяла, — вынудил ее к согласию. Фреснеда повиновался. Религия, благочестие, интересы государства — все, настаивал он, требует того, чтобы возможная преемница Марии вступила в брак. А что, если Елизавета, обиженная небрежением со стороны сестры, сама выберет мужа? И этот муж «все королевство повергнет в смуту»? Принцесса — женщина непредсказуемая, своенравная; ей в любой момент может прийти в голову пойти под венец, и, пока не случилось худшего, следует подобрать ей нужную пару.

Испанцы были «дороги сердцу» королевы, и Мария внимательно выслушала духовника; однако же поначалу возразила резко и решительно. Сама мысль о правах Елизаветы на престол казалась ей настолько неприемлемой, что превратилась в навязчивую идею. Мария страстно повторяла то, что не уставала говорить с самого начала своего царствования: Елизавета ей вовсе не сестра, Елизавета вовсе не дочь Генриха, Елизавете ни в чем нельзя идти навстречу, ибо «она дочь дурной женщины, разрушившей жизнь» Екатерины Арагонской да и ее самой, Марии.

Духовник, ничуть не смутившись вспышкой королевского гнева, продолжал настаивать на своем, причем «так искусно и решительно», что Мария в конце концов уступила. Желание угодить Филиппу и уберечь католическую Англию пересилило соображения личной чести и достоинства. По-видимому, еще до отъезда Филиппа из Англии составили проект брачного контракта, согласно которому Елизавета должна была стать герцогиней Савойской и наследовать английский трон. После рождения первого ребенка, говорилось далее в документе, герцог передает в качестве залога все свои замки Ниццы и Вильяфранка Филиппу; а если этот ребенок становится королем или королевой Англии — или если Елизавета умрет бездетной и наследует ей на английском троне сам герцог, — Филиппу отходят все его владения вокруг Ниццы, а также весь город и порт Вильяфранк. Словом, рассчитано было все, учтены все возможности, и в любом случае больше всех выигрывал Филипп. Имя Марии в документе даже не фигурировало, и сам этот факт представляется весьма красноречивым. Никто и не думал, что ей суждена долгая жизнь.

Затем, уже дав было согласие, королева через два дня передумала. Все-таки она против брака Елизаветы. Оснований претендовать на престол у нее нет, и к тому же это совершенно недостойная особа. На сей раз Фреснеда ничего не мог поделать. Все сочли и скорее всего справедливо, что изменить свою позицию Марию заставил кардинал Поул. Так или иначе, дело снова застопорилось, а потом на время и вовсе забылось за военными приготовлениями и непродолжительным «повторным медовым месяцем» королевы и принца-кон- сорта, хотя, по слухам, радость воссоединения с мужем Марии отравляло присутствие при дворе очередной любовницы Филиппа.

В начале нового, 1558 года англичан потрясла тяжелая весть: Кале, последний английский город на континенте и жизненно важный центр национальной торговли шерстью, подвергся нападению французской армии, был захвачен и перешел, таким образом, во владение Генриха И. Вину возложили на Марию. Ей припомнили все. За четыре с половиной года царствования она, выйдя замуж за испанца, поставила Англию в зависимость от иностранной державы; она унизила соотечественников своей ложной беременностью; она задушила страну налогами; при ней по всей Англии запылали костры и прокатилась волна казней. А теперь еще и потеря Кале! И при этом Мария требует новых солдат и новые средства, чтобы угодить своему неблагодарному мужу.