Цепь Грифона - Сергей Максимов Страница 50

У ступеней храма собралась достаточно многочисленная группа верующих. В основном это были пожилые женщины. Белые и чёрные женские платочки перемежались с седыми головами и бородами нескольких стариков. Люди осеняли себя крестным знамением и кланялись молодожёнам.

– Храни вас Бог. Боже сохрани, – то и дело отчётливо слышалось в толпе.

Какое-то подобие вздоха пронеслось над головами верующих. Люди одновременно и непроизвольно ахнули, подняв глаза вверх. Колокола храма, ожившие на недавнюю Пасху после многих лет молчания, с высоты колокольни осыпали пространство возле церкви малиновым, праздничным, венчальным звоном. Великое таинство, только что свершившееся под сводами Храма, получило своё неожиданное небесное и земное завершение ожившими колоколами и живой реакцией верующих.

Смятение последних дней просто и обыденно оставило Ангелину. Точно само синее безоблачное небо своим высоким и чистым дыханием неожиданно вдохнуло в её тело новую душу. Слёзы прежде не испытанного ею, неведомого свойства бежали по щекам, не оставляя и малого признака горести или боли. Она улыбалась, глядя на Суровцева. Точно благодарила его за счастье, которое он, сам того не осознавая и не ведая, подарил ей в эти дни. Весенний ветерок за секунды выстудил на щеках слёзы и теперь весело играл с невесомою фатою.

Казалось, все взгляды были устремлены сейчас только к ней. И она непроизвольно, точно царица, лёгкими кивками отвечала на людские поклоны. Медленно шла под руку с Суровцевым, держа в свободной руке свой свадебный букет. Сияя красотою, которой могут одаривать окружающих только венчанные в храме невесты.

«Если бы только люди знали, что пришлось мне пережить за последние дни! Если бы они только понимали, что стояло за нынешним счастьем! – повторяла и повторяла про себя она. – Какой радости я могла себя лишить, откажись от всего того, что Сергей выдвинул непременным условием их семейной жизни! И сама я разве могла себе представить, что путь этот будет столь мучителен в первых шагах…»

Среди самых различных взглядов, устремлённых на Суровцева и Ангелину, взгляд этого человека был особенным и единственным в своём роде. Немецкий агент, уже получивший у советских контрразведчиков агентурный псевдоним Ревизор, был собран и внимателен как никто другой из числа людей, находившихся сначала в храме, а затем на церковном подворье. Этот без особых примет сорокалетний на вид мужчина пребывал в состоянии близком к состоянию охотника-промысловика, наблюдавшего за поведением зверей в дикой природе.

Хорошо зная Россию, не один раз бывая здесь до войны, он в очередной раз убеждался, что, работая с русскими, ни в чём нельзя быть до конца уверенным. Здесь всегда приходится встречаться с неожиданностями. Никто даже предположить не мог, что ему придётся присутствовать на настоящем венчании в храме. И уж совсем немыслимое дело, что жених – бывший белогвардеец, а ныне работник советского Генштаба. Причём не только не скрывавший своего прошлого, но и уверенно выстраивающий своё будущее.

Порученное ему задание Ревизор выполнил – лично убедился, что Демьянов-Макс получает разведданные непосредственно из Генштаба и что Новотроицын успешно легализовался среди уголовной банды. Немецкий разведчик проследил, как служебный автомобиль с молодожёнами, Демьяновым и другим помощником генерала отъехал от храма. В который раз за сегодняшний день проверил, нет ли за ним слежки? «Хвоста» не было. Только Новотроицын, не отделяясь от толпы верующих, зорко отслеживал каждое его движение. Да ещё несколько нищих одновременно глядели на него и протягивали к нему руки. «Где же Ганс?» – искал взглядом немец своего тайного спутника, который должен был его подстраховывать и прийти к нему на помощь в случае чрезвычайной ситуации. Ганс оказался на противоположной стороне улицы. «Всё в порядке. Ганс тоже не заметил ничего подозрительного», – поглядев на своего напарника, понял Ревизор.

– Ну что? Доволен? – поглядывая по сторонам, спросил его подошедший Новотроицын.

– Прекратите мне тыкать. Следуйте впереди, – жестко приказал немец. – Будете ждать меня на остановке.

Внешне не обратив никакого внимания на замечание и приказ гостя, Новотроицын принялся раздавать милостыню. Положив последнюю монетку в протянутую к нему руку нищего, Николай Павлович повернулся лицом к храму и широко перекрестился. Ревизору ничего не оставалось делать, как последовать его примеру, чтобы не выделяться из выходивших из ворот людей, которые оборачивались, осеняли себя крестным знамением и кланялись. Перекрестился немец неумело, едва успев сообразить, что крестятся православные справа налево и тремя пальцами. Неуклюже поклонился. Выпрямился и опять встретил нахальный взгляд Новотроицына.

– Жалко Демьянов не видел, – ехидно заметил Николай Павлович, – повеселился бы.

Не сказав больше ни слова, он пошёл прочь. Ревизор не удержался и прошипел вслед уходящему Новотроицыну по-русски:

– Скотина…

Он некоторое время постоял, провожая взглядом уходящего прочь русского. Затем быстро пошёл в противоположную сторону. Примерно метров через сто Ревизор замедлил шаг и дождался того, которого звали Гансом. Тот быстро перешёл неширокую улицу и присоединился к старшему в группе. Разговаривали на ходу, по-немецки.

– Идём на вокзал? – спросил Ганс.

– Да, да. Будем уходить из России по-английски – не прощаясь, – впервые за несколько дней улыбнулся Ревизор.

Между тем один из нищих, безногий инвалид, только что просивший милостыню, с трудом поднялся с земли и, опираясь на костыли, отправился к зданию церковной канцелярии. Когда он вошёл в небольшую комнатку приёмной, с порога сказал пожилой женщине, находившейся там, только одно слово:

– Брысь!

Женщина перекрестилась и вышла.

– Товарищ капитан, докладывает лейтенант Двужильный, – говорил в телефонную трубку инвалид. – Объекты разделились. Наш сам по себе, гости сами по себе. Есть, прекратить наблюдение.

После торжественного собрания, посвящённого празднику Первомая, после вручения благодарностей верховного главнокомандующего личному составу в официальном порядке объявили половину дня сегодня и весь завтрашний день – выходными. Это были первые выходные дни за всё время существования Особой группы.

Пятикомнатную квартиру, почти год простоявшую опечатанной, невозможно было узнать. Блестел несколько раз отмытый пол. Сияла бронзовая люстра старинной работы. Выстиранные, отглаженные портьеры точно створки театрального занавеса были разведены в стороны от большого, до кристальной прозрачности отмытого окна. Дом находился недалеко от площади Маяковского. И теперь через промытые, чистые стёкла второго этажа можно было видеть уютный дворик, из которого через небольшую арку можно выйти на Садовое кольцо. Было видно и слышно, как время от времени по транспортному кольцу проезжали шумные троллейбусы. Дорогая мебель сверкала очищенной поверхностью. Патефон, помещённый хозяйкой на стул, вращал толстую виниловую пластинку Апрелевского завода грамзаписи, и хрипловатый голос Леонида Утёсова то ли сетовал, то ли восхищался: