1612. Все было не так! - Дмитрий Винтер Страница 50

Слабеющая империя для борьбы с варварами (которые стали носителями нового, феодального строя) и с собственными подданными нуждалась в услугах других варваров. В римской армии на первое место вместо легионеров выдвинулись «ауксиларии» – варварские вспомогательные войска. При этом предпочтение отдавалось варварам, проживавшим далеко от границ империи, потому что те варвары, что жили близ имперских границ, были сильно романизированы, поддерживали тесные контакты с населением империи и, следовательно, были ненадежны.

В этих условиях гунны для правящих кругов Рима оказались просто находкой. Во-первых, более «отдаленных» в прямом (географическом) и переносном (культурном) смысле варваров трудно было найти: еще и в 450-х годах, по свидетельству Аполлинария Сидония, гунны казались дикарями даже среди других варварских племен. Во-вторых, они были далеки от варваров Европы этнически, не имели с ними связи. В-третьих, будучи кочевыми скотоводами, гунны нуждались в обширных территориях для пастбищ, что вынуждало их вторгаться к оседлым соседям, каковыми как раз и были в тот момент европейские варвары [568], и опустошать занятые ими территории, физически уничтожая местное население; последнее было выгодно и римлянам. Наконец, поскольку вплоть до изобретения огнестрельного оружия кочевники были лучшими в мире воинами, то Рим получил очень ценного в военном отношении союзника.

Не стану много говорить о действиях гуннов в Европе, чтобы не отвлекаться, скажу только, что постепенно они реально взяли в свои руки судьбы Римской империи, которой они помогали бороться с германскими варварами, и в итоге превратились в фактических ее хозяев. А разгром гуннов в середине V в. ознаменовал и скорое падение Рима.

Так вот, с воцарением на русском троне Чингисида Ураз-Мухаммеда (а не для того ли он хотел предаться Сигизмунду?) перед Европой снова выросла бы такая перспектива, только теперь борьба шла против нарождавшегося буржуазного строя, за феодальный, однако итог был бы примерно таким же: татары Ураз-Мухаммеда вполне могли бы постепенно взять в свои руки судьбы империи Габсбургов. Снова, как и несколькими годами ранее, призрак державы Аттилы от Рейна и до Сибири (плюс Испания) встал над Европой…

Выше я говорил, что, каким бы ни был Борис Годунов, но три хороших дела он сделал – не позволил эрцгерцогу Эрнесту Габсбургу занять русский трон, убил в детстве «Ивана Грозного № 2» и не дал состояться «Чингисхану всея Руси». Так вот, Тушинский вор – уж совсем сволочь, но за убийство еще одного Чингисида – претендента на Московский престол – ему памятник надо ставить! Что поделаешь, кто-то сказал, что Господь вершит свою волю не только руками героев, но и руками негодяев.

За убийство «Чингисхана всея Руси № 2», как уже говорилось, Лжедмитрий II заплатил своей жизнью. Интересно, что сначала, когда Урусов упрекнул «вора» в убийстве касимовского царя, тот посадил его в тюрьму, однако вскоре по просьбе Марины Мнишек не только выпустил, но и обласкал и приблизил к себе [569]. Возможно, эта милость (стоившая «царику» жизни) – единственный пример схожести второго Самозванца с первым…

Его похоронили с честью, а когда через несколько дней после гибели «вора» у Марины Мнишек родился сын, его крестили, назвав Иваном, в честь мнимого (а может быть, и не мнимого… но об этом чуть ниже) деда Ивана Грозного, и провозгласили законным наследником, претендентом на московский престол [570].

Теперь, после свержения Шуйского, «гибели Тушинского вора» и «Чингисхана всея Руси № 2», главным претендентом на русский трон (если не считать Владислава, конечно…) стал «воренок». При этом есть версия (маловероятная, но в принципе не исключаемая), что Тушинский вор был настоящим Дмитрием. Об этом пишет, в частности, Эдуард Успенский в романе «Лжедмитрий Второй, настоящий». Вообще, эта тема заслуживает серьезного анализа.

К. Валишевский, рассматривая вопрос о гибели царевича Дмитрия, приходит к выводу, что убит был не царевич. О том, что в Москву в 1606 г. был, вполне вероятно, привезен не погибший в 1591 г. мальчик, выше уже говорилось, но и тот, кто тогда погиб, весьма вероятно, Дмитрием не был. Например, К. Валишевский обращает внимание на то, что царевич, согласно единодушным показаниям свидетелей, умер не сразу, а жил еще довольно долго; тем не менее его родные, включая мать (!), вместо того, чтобы все внимание уделять ему, пытаясь хоть как-то спасти, мстили его убийцам (ну, или тем, по чьей халатности он погиб…). Далее, расправа с восставшим после гибели царевича Угличем (ссылка чуть ли не всех как-то замешанных в восстании горожан в Пелым, на нынешнем Тюменском Севере), по мнению того же автора, была нужна, чтобы убрать подальше всех опасных свидетелей: исчезнувший царевич был Годунову еще опаснее жившего в Угличе! [571]Да, но – только в том случае, если настоящий царевич исчез, а убили вместо него другого!

Но кто же был настоящим Дмитрием? Валишевский считает, что первый Самозванец. Он ссылается на личное мнение известного историка Г.Ф. Миллера, высказавшего эту мысль в частной беседе с Екатериной II (изложить такую точку зрения официально и письменно вплоть до Великих реформ Александра II было небезопасно).

Достаточно убедительно доказывает Валишевский нетождественность Лжедмитрия I и Григория Отрепьева, например, на том основании, что последний в монастыре был дьяконом, а следовательно, в 1602 г. должен был быть намного старше 25 лет (минимальный возраст рукоположения в этот сан), тогда как первому Самозванцу в указанное время едва исполнилось 20. Отмечает он и свидетельство папского нунция Рангони о «величественных манерах» и «благородных (в смысле «не привычных к труду») руках» Самозванца, тогда как Отрепьев был груб и неотесан. Наконец, К. Валишевский находит у Лжедмитрия I все признаки эпилептика (как известно, настоящий царевич страдал этой болезнью), однако дальше начинаются нестыковки: К. Валишевский находит у Лжедмитрия I сочетание великодушия и жестокости (а какую особую жестокость проявлял первый Самозванец? – Д.В.), грусти и веселости, подозрительности и доверчивости (опять-таки – по отношению к кому он был «подозрителен»? Скорее уж, можно говорить о чрезмерном благодушии и беспечности. – Д.В.), упорство в фантастических планах (если он о войне против Крыма, то мы уже видели, что не такая уж это была «фантастика». – Д.В.) [572].

Валишевский говорит и о том, что, например, Романовы, боевым холопом которых, как мы помним, был Гришка Отрепьев, даже не пытались изобличить Лжедмитрия. Что касается патриарха Иова, то расхожее мнение сторонников тождественности первого Самозванца и Отрепьева состоит в том, что экс-патриарха заточили в монастырь потому, что иначе он мог опознать Отрепьева; однако все могло быть гораздо проще – Лжедмитрий наказал бывшего главу Церкви за предание его анафеме [573]. Наконец, сам настоящий Отрепьев 20 июня 1605 г. въезжал в Москву в свите Лжедмитрия, и его многие узнали [574]. Н.И. Костомаров тоже допускает подлинность первого Самозванца, называя его не «Лжедмитрием», а «Названным Дмитрием» [575]. Д.И. Иловайский, не считая Лжедмитрия I подлинным царевичем (по его мнению, так же как и по мнению Н.И. Костомарова, он был, скорее всего, шляхтичем из Западной Руси, причем не обязательно православным, а, возможно, и протестантом), тем не менее однозначно утверждает, что он не был Отрепьевым, хотя тут же добавляет, что «бегство Отрепьева из Москвы и его участие в деле Самозванца едва ли подлежит сомнению» [576].