Братья Старостины - Георгий Морозов Страница 50

Все подумали, что собачка утонула. Николай Петрович за голову схватился, его супруга Антонина Петровна (Андреевна. — Б. Д., Г. М.) тоже: „Вася, мы же приедем — нас расстреляют!“ А у этой собачки на даче была комната отдельная с кроватью, кормили ее особыми продуктами. В общем, свернули они тут же свой отдых, вернулись убитые. Бредут грустные к дому, заходят — а собачка на кровати своей лежит!»

Реакция дочери Николая Петровича однозначная:

«Здесь всё перепутано! На сталинской даче я никогда не была, случалось, что-то подвозила папе, но внутрь не заходила. А на лодке мы катались в охотничьем хозяйстве неподалеку от Переславля-Залесского. Только Жени с нами не было. Собачку помню, она так скулила в самолете, когда мы туда летели, и успокоилась лишь после приземления. Однако в воду ее никто не бросал».

Но вернемся в пятидесятые. Так или иначе, железная дорога привела Старостина в Акмолинск. На этот раз гонители подстраховались и довели до сведения местных эмгэбэшников, что в «Динамо» зачислять ссыльных запрещено. Но футболисты упросили начальство, и решение было найдено: Николая Петровича оформили заведующим отделом городского комитета физкультуры, хотя тренировал он динамовцев.

Да и акмолинская эпопея продолжалась сравнительно недолго. Из столицы республики за Николаем Петровичем прибыл гонец. Генерал-лейтенант Фитин, начальник МГБ Казахстана, приказал перевести Старостина в Алма-Ату: «Будем поднимать там футбол и хоккей». Старостин сделал ремарку: «Генерал-лейтенант Фитин, может быть, и был поклонником и ценителем спорта, но думаю, своим приглашением я обязан прежде всего прославленной конькобежке Римме Жуковой, которая имела на Фитина определенное влияние и настояла на моем переводе в Алма-Ату».

Сделаем ремарку и мы. Павел Фитин являлся министром внутренних дел Казахстана. Один из тех, кем внешняя разведка гордится и поныне, он в 1951-м по личному распоряжению Берии был уволен из органов госбезопасности. Так что у него имелись основания находиться в оппозиции Лаврентию Павловичу.

Поместили Николая Петровича в пригороде, но недалеко от трамвайного круга, а маршрут трамвая вел через весь город к стадиону. И у местных старожилов отложился образ пассажира в плаще, с бутылкой кефира в одном кармане и батоном в другом. Один из футболистов «Динамо», Борис Каретников, рассказывал: «Николая Петровича поселили там, где сейчас район „Тастак“. Тогда это был не город, а уже Алма-Атинская область. Так вот, Николаю Петровичу разрешили жить только в области. Ему там определили домик».

Другой одноклубник, Иван Гилев, отмечал, что их тренер всегда выглядел свежо и молодо: «Старостин упражнения вместе с нами выполнял. Если мы бежали отрезки, он с нами рядом был, рядом все время. Подтянутый, сухощавый, здорово за собой следил, не опускался».

К слову, в заявку старшим тренером был вписан Аркадий Хофман, но два футбольных медведя прекрасно уживались в одной берлоге — в первую очередь благодаря коммуникабельности коллеги, который к игрокам обращался исключительно на «вы». Да и вообще приятных знакомств оказалось много. В Алма-Ате Старостину нравилось, да и родные приезжали погостить. Но ощущение сосланного пожизненно никуда не девалось…

Все изменилось только после смерти Сталина и ареста Берии. Позвонила из Москвы жена, передала наказ компетентного товарища: немедленно написать на имя Хрущева заявление с просьбой о пересмотре дела. Инициатором этого процесса стал помощник первого секретаря ЦК КПСС Владимир Лебедев, чьи детские годы прошли рядом со спартаковской базой в Тарасовке. Он и сам играл за клубную команду мальчиков. Его высокое положение во властных структурах вкупе с уважением к братьям Старостиным и привели к тому, что лед тронулся. Уместно сказать также, что Владимир Сергеевич помог Евгению Евтушенко опубликовать в «Правде» стихотворение «Наследники Сталина», а Александру Солженицыну — напечатать в «Новом мире» «Один день Ивана Денисовича».

Отдельные материалы переписки на тему реабилитации сохранились у родственников Николая Петровича, и нам видится уместным привести их целиком, опять же с сохранением пунктуации и орфографии оригиналов.

Прокуратура Союза Советских Социалистических Республик.

Главная Военная Прокуратура

9 февраля 1954 года.

№ 2/5-30411-42

Москва ул. Кирова 41.

Гр. Старостину Николаю Петровичу.

Казахская ССР, Алма-Атинская обл., село Тастак, ул. Сталина д. 86

Сообщаю, что Ваша жалоба на имя Секретаря ЦК КПСС т. Хрущева Н. С. передана на рассмотрение военной прокуратуры.

Ваше дело истребовано и материалы его с учетом доводов, изложенных в жалобе, будут проверены.

О результатах проверки Вам будет сообщено дополнительно.

Военный прокурор отдела ГВП майор юстиции Образцов.

Главная Военная Прокуратура.

Военному Прокурору отдела ГВП Майору юстиции т. Образцову.

На № 2/5 -30411-42 от 9-го февраля 1954 г.

От Старостина Николая Петровича, проживающего Алма-Атинская область село Тастак д. 106 (бывший 86).

Заявление.

Вернувшись из спортивной командировки в г. Нижний Тагил, где в качестве ст. тренера руководил в розыгрыше Первенства СССР по рус. хоккею командой Алма-Атинского Динамо, я получил письмо Главной Военной Прокуратуры за Вашей подписью, в котором извещаюсь о том, что наше следственное дело истребовано и будет проверено с учетом доводов, изложенных в моей жалобе на имя Секретаря ЦК КПСС тов. Хрущева Н. С.

Не зная системы таких проверок, я в своей жалобе убедительно прошу о передопросе каждого обвиняемого и свидетелей по нашему делу, так как при всяком другом методе проверки Главная Военная Прокуратура будет вынуждена изучать только те показания и допросы, которые были добыты следствием лишь под недопустимым давлением на свидетелей и преступным физическим воздействием на обвиняемых.

Будучи до конца терроризированными работниками Берии, мы не смогли избавиться от этого чувства и

на судебном заседании, опасаясь того, что при передаче дела на доследование снова попадем в те же руки и под то же стражное воздействие.

Неожиданная форма ведения судебного заседания заставила меня лично тогда придти к выводу, что судебное следствие является простой формальностью и что Военная Коллегия меньше всего будет считаться с тем, что все мы будем говорить на суде, тем более что попытки сказать о недопустимых методах следствия Председателем Коллегии т. Орловым немедленно прерывались.

В результате всего этого, а также угроз, сказанных мне накануне суда Начальником Следственного Отдела генералом Эсауловым А. А., я, испуганный возведенными на меня в обвинительном заключении небылицами, поступил глубоко ошибочно, признав себя виновным в антисоветских высказываниях, оговорив тем самым не только себя, но и своих однодельцев так как фактически таких антисоветских разговоров у всех нас никогда не было.