Русь против варягов. «Бич Божий» - Михаил Елисеев Страница 51

К тому же победа над Святополком для Бориса, по большому счету, ничего не решала, ибо на горизонте уже вырисовывался следующий претендент на престол: Ярослав Новгородский. Он, как и Святополк, имел по закону гораздо больше прав на Киев, чем Борис. К тому же, в отличие от Святополка он мог рассчитывать на поддержку остальных своих братьев. Тот же правдолюбец Мстислав Тмутараканский первым пошел бы на помощь старшему брату восстанавливать попранную справедливость. Борис же в лучшем случае мог рассчитывать лишь на помощь единоутробного брата Глеба. Но Муром – это не Новгород, не Псков и не остальная Русь. Против мощной коалиции из остальных сыновей Владимира детям царевны Анны не выстоять. Единственным шансом изменить соотношение сил было заручиться поддержкой грозного базилевса Василия Болгаробойцы.

Один из самых талантливых правителей за всю историю Византии, император Василий железной рукой прихлопнул независимость Болгарии, установив спокойствие на северной границе империи. Ему гораздо больше желалось видеть на престоле в Киеве племянника, чем кого-либо из сыновей Рогнеды. Вполне вероятно, что, если бы Борис обратился за помощью к дяде, он бы ее получил. Но в этом случае он бы сам уподобился беспринципному Святополку. Русь в этом случае стала бы полем боя для византийцев с поляками и варягов с печенегами. Совсем недавно при Святославе это уже было в Болгарии. Итог налицо. Чем это грозило Русской земле, мы думаем, объяснять не надо.

Вот к каким последствиям могло привести решение Бориса бороться за Киев. Ростовский же князь решил поступить так, как ему подсказывали честь и совесть. Признавая старшинство Святополка, он тем самым прекращал едва начавшуюся междоусобицу. По крайней мере на юге Руси. В летописных сводах прописано четко, что Борис согласился признать старшинство Святополка. Но при этом упор как-то больше делается на христианское смирение князя, а не на то, что он действовал ПО ЗАКОНУ. Не желая быть узурпатором, князь действует по нормам своего времени. «Не буди того, еже ми подняти рука на брата своего, еще же старейшаго, его жь бых имел, яко отца» (Пискаревский летописец).

После такого заявления воинство разошлось по домам. Вполне вероятно, что их отпустил сам Борис. Смысл нахождения ратников на Альте пропал – печенегов не нашли, поход на Киев не состоялся. Какой тогда толк им здесь торчать, на берегах Альты? Их дома семьи заждались. А князь пусть едет в свой Ростов, там у него и дружина, и верные люди. Никто никому ничего не должен. С тем и расстались. И поскольку сам Борис князь ростовский, а гридни, бывшие под его началом, киевские, называть их поведение предательством язык не поворачивается.

Борис судил о людях по себе и был слишком хорошего мнения о своем двоюродном брате, что и привело к беде.

Вернемся к Святополку. То, что Борис распустил войска, оказалось для него редкой удачей, ибо Ярослав был далеко. А значит, теперь туровскому князю никто не угрожал. Но все могло измениться в любую минуту. К Борису помчался гонец, который передал слова двоюродного брата: «С тобою хочю любовь имети, и къ отню придамь ти» (Лаврентьевская летопись). Возможно, именно это заявление Святополка и послужило причиной того, что ростовский князь столь неосмотрительно задержался на берегах Альты, а не отправился сразу в свою вотчину на север.

Сын Ярополка играет на опережение.

Ночью Святополк прибывает в Вышгород, где собирает верных себе людей. Понять, почему новый киевский князь решил провести тайное совещание именно в этом месте, несложно – он просто не доверял киевлянам. К тому же, как следует из дальнейших летописных текстов, именно вышгородское боярство оказалось той силой, которая безоговорочно признала права сына Ярополка на престол. Причем сразу и бесповоротно. «Святополкъ же приде ночью Вышегороду, отай призва Путшю и вышегородьскые болярьце, и рече имъ: «Прияете ли ми всемъ сердцемь?». Рече же Путьша с вышегородьци: «Можемъ главы своя сложити за тя» (Лаврентьевская летопись). Трудно сказать, в чем была причина такой слепой верности. То ли действительно бояре истово ратовали за соблюдение закона, то ли их связывали очень тесные отношения со Святополком. Не исключено, что еще при жизни Владимира опальный туровский князь мог какое-то время провести в Вышгороде и обзавестись там столь полезными знакомствами. Сам Вышгород находится недалеко от Киева, в наши дни расстояние между двумя пунктами составляет восемь километров. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Святополк отправился именно туда.

Судя по всему, судьбу Бориса киевский князь решил тогда, когда узнал, что находившееся под его командованием войско разошлось по домам. Недаром едва только Святополк выслушал клятвы верности от пришедших на совет вышгородских бояр, как сразу им заявил: «Не поведуче никомуже, шедше, убийте брата моего Бориса» (Лаврентьевская летопись). По мнению сына Ярополка, именно ростовский князь представлял для него в данный момент самую большую опасность. Не тем, что сможет покуситься на его власть, а самим фактом своего существования.

Святополк считал, что если Борис и отказался от киевского стола, то ничего не может помешать другим людям использовать имя ростовского князя. И главное! – его происхождение. Ведь, как мы помним, матерью Святополка была гречанка, у которой единственным достоинством была ее красота. Происхождение хромало. А Борис был потомком византийских базилевсов, и было неизвестно, как отнесется Болгаробойца к тому, что его племянника отстранили от власти. В дело вновь вступал принцип: есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы.

Другой стороной вопроса было то, что, убивая сына Владимира, Святополк таким образом мстил роду дядюшки за смерть своего отца. Да и Борис, по большому счету, был ему не родной брат, а двоюродный. Поэтому мотивы Святополка, решившегося на убийство, были вполне понятны. Летописец конкретно называет имена убийц: «Путьша, Талець, Оловиць, Ляшко» (Лаврентьевская летопись).

О том, что произошло на берегу реки Альты в ночь на 24 июля 1015 года, нам известно достаточно хорошо благодаря летописям и «Сказанию о Борисе и Глебе». Дело свершилось страшное.

…Князь Борис, высокий, широкоплечий, стоял у шатра и смотрел, как, горяча коней, уходит последняя сотня киевских дружинников. Остальные ушли на несколько дней раньше, и теперь с князем осталось лишь два десятка ростовских гридней. Багрово полыхал закат, на землю опускалась вечерняя тишина, а княжьи люди расположились около костров, занявшись своими делами. Кто правил меч, кто латал одежу, кто чинил лошадиную сбрую. А иные, положив под голову боевое седло, смотрели на заблестевшие в вечернем небе звезды. Простояв еще какое-то время, князь вернулся в шатер, отстегнул меч и, положив его около себя, заснул на походном ложе.

Проснулся Борис очень рано. Григорий, княжеский телохранитель, откинул полог, пропуская своего господина, и Борис вышел из шатра. Над рекой стлался утренний туман, тонкая полоска зари мерцала над горизонтом. У потухших костров спали гридни, стреноженные кони мирно щипали траву. Князь прошелся по лагерю, приминая сапогами покрытую росой траву, а затем вернулся в шатер и велел пресвитеру петь заутреннюю молитву. Борис молился долго, истово, заутренняя уже заканчивалась, когда внезапный шум снаружи нарушил его раздумья. Тишина взорвалась лязгом железа и топотом десятков ног, предсмертными криками и стонами умирающих. Князь шагнул к выходу и увидел бегущих прямо на него закованных в доспехи воинов, сжимающих в руках мечи и копья. От этого неожиданного зрелища Борис растерялся, а когда опомнился и кинулся к мечу, было поздно.