Эйзенхауэр - Лариса Дубова Страница 51

Первого апреля Эйзенхауэр получил ответ Сталина. В «личной и совершенно секретной телеграмме» руководитель СССР сообщил, что планы американского генерала полностью соответствуют замыслу советского командования, и одобрил место встречи. Сталин уверял: «Берлин потерял свое прежнее стратегическое значение. Поэтому Советское Главнокомандование думает выделить в сторону Берлина второстепенные силы»; наступление же с целью рассечения германских войск в согласии с намерениями Эйзенхауэра начнется во второй половине мая, хотя возможны изменения. Слова по поводу «изменений» были ключевыми. «Изменения» возникли уже в день отправки послания — у Сталина состоялось совещание, на котором был одобрен замысел Берлинской операции, по которому именно германская столица являлась главной целью наступления советских войск. Разумеется, это решение было подготовлено ранее. Так что по существу Сталин вводил в заблуждение союзника по антигитлеровской коалиции. Иначе говоря, в воображении советского вождя Великобритания и США уже представлялись будущими противниками. Для «обороны» против них и предпринимались эти действия накануне Берлинской операции, унесшей жизни свыше 360 тысяч советских солдат и офицеров.

Некоторые российские авторы, в частности известный историк Б.В. Соколов, полагают, что осада Берлина позволила бы сохранить множество людей и военной техники. Решение о штурме хорошо укрепленного города было принято намного раньше и являлось политическим, а не стратегическим. Его целью было завершение войны в Европе на условиях, максимально выгодных лично Сталину (главным из них было закрепление и международное признание советской сферы влияния в Европе). В Берлинской операции приняли участие 1,25 миллиона солдат и офицеров, 22 тысячи артиллерийских орудий, более шести тысяч танков. Любому непредвзятому человеку, а не только военным историкам, очевидно, что быстро накопить такие силы невозможно, что для этого потребовались месяцы затишья на Восточном фронте, предшествовавшие заключительному штурму.

Англичане были недовольны перепиской Эйзенхауэра со Сталиным. «Мы стоим накануне ужасной ошибки», — заявил Монтгомери. Черчилль в конце марта — начале апреля 1945 года продолжал придавать огромное значение вступлению войск западных союзников в Берлин и надеяться на встречу с русскими как можно дальше на востоке Германии. «Почему бы нам не форсировать Эльбу и не продвинуться как можно дальше на Восток?» — писал он Эйзенхауэру.

Рузвельт на обмен радиограммами не прореагировал. В то время он, вопреки мнению С. Амброза, не был болен, а находился на краткосрочном отдыхе перед учредительной конференцией Организации Объединенных Наций, которая должна была начать работу 25 апреля в Сан-Франциско. Именно во время отдыха, а не по причине продолжительной болезни 12 апреля наступила его внезапная кончина.

Учитывая предыдущие суждения Рузвельта, согласившегося с тем, что право первыми вступить в Берлин принадлежит русским, Маршалл, фактически взявший на себя роль американского Верховного главнокомандующего, был недоволен не фактом переписки Эйзенхауэра со Сталиным, а протестами англичан по поводу этой инициативы. Он напомнил союзным военным руководителям, что они предоставили главнокомандующему войсками в Европе право напрямую обращаться к премьеру Черчиллю. Маршалл также выразил согласие с направлением завершающих наступательных действий, которое определил Эйзенхауэр, и счел неоправданным недоверие к нему со стороны британских официальных лиц.

Маршалл со свойственными ему прямотой и резкостью телеграфировал в Лондон: «Только Эйзенхауэр занимает такую позицию, которая дает ему возможность понимать, как следует вести сражение и в полной мере использовать меняющуюся ситуацию». Чуть ли не менторские нотки звучали в словах начальника американского Генштаба и руководителя Объединенного комитета начальников штабов, что «психологические и политические преимущества, вытекающие из возможности захвата Берлина до того, как это сделают русские, не должны преобладать над императивными военными соображениями, которые, по нашему мнению, состоят в разгроме и расчленении германских вооруженных сил».

В свою очередь главнокомандующий, демонстрируя добрую волю, вновь информировал американских и британских начальников штабов, что он выносил решения только на основе военных соображений и что в случае возобладания в высших кругах политических соображений он должен получить соответствующие директивы. С изрядной долей хитрости и даже демагогии Эйзенхауэр завершил свое донесение словами: «Я первым признаю, что война преследует политические цели, и если Объединенный комитет начальников штабов решит, что усилия союзников по овладению Берлином превалируют над чисто военными соображениями, я с готовностью пересмотрю планы и соображения, чтобы провести такую операцию».

Эйзенхауэр отлично знал, что Маршалл придерживается того же мнения, а британские деятели просто не решатся предписать главнокомандующему пересмотреть планы из политических соображений, что могло привести к многочисленным жертвам союзных войск во имя пресечения амбициозных планов восточного союзника. Возражений не последовало, и Эйзенхауэр продолжал операцию с целью рассечения германских войск, истребления живой силы и техники, что, как он полагал, приведет к быстрой капитуляции Германии перед всеми участниками антигитлеровской коалиции.

Теперь, в первой половине апреля, союзные войска наступали, громя лишь отдельные очаги сопротивления. 11–13 апреля они достигли Эльбы. Началась массовая сдача в плен американцам и англичанам германских частей. 18 апреля в плен сдались войска противника в окруженном Руре, численность которых составляла 317 тысяч человек — это была самая массовая сдача в плен за всю историю войны. Прошла еще неделя, и 25 апреля к северо-западу от Дрездена, в районе города Торгау, произошла знаменитая дружеская встреча на Эльбе, которая рассекла Германию, что было одной из главных задач, поставленных Эйзенхауэром перед своими войсками.

По мере продвижения союзных войск по германской территории раскрывалась страшная картина массовых убийств заключенных концлагерей, нечеловеческих мук и непосильного, обрекающего на мучительную смерть каторжного труда узников — военнопленных и гражданских, угнанных из родных стран. 15 апреля Дуайт писал жене: «Позавчера я посетил германский концентрационный лагерь. Я никогда не мог подумать, что такие жестокости, зверства, дикость действительно могут существовать! Это было ужасно… Я поехал туда сознательно».

Дуайт понимал, что наступит время, когда в неких общественных кругах возникнет желание приписать сведения о зверствах нацистов пропаганде, начнутся утверждения, что это была провокация союзников. В связи с этим он распорядился сразу же после освобождения концлагерей направлять туда журналистов и фотокорреспондентов, собирать документальные и вещественные доказательства, свидетельские показания о зверствах нацистов, в том числе об истреблении евреев. Он требовал от американских конгрессменов, британских парламентариев и других официальных лиц, которые хотели своими глазами увидеть успехи союзных войск и приобщиться к их победам, первоочередного посещения концлагерей, включая Дахау в Баварии и Бухенвальд в Тюрингии (другие крупнейшие лагеря смерти находились на территории, занятой советскими войсками). Более того, 19 апреля Эйзенхауэр направил по подводному кабелю телеграмму Маршаллу с просьбой послать в Германию группу конгрессменов и издателей специально для того, чтобы они посетили концлагеря и лично убедились в невероятных зверствах нацистов. В тот же день Маршалл ответил, что доложил о сообщении новому президенту Гарри Трумэну и получил его согласие на соответствующие действия.