Ричард Львиное Сердце - Режин Перну Страница 51

Хронист добавляет, что ничего невозможно поделать, коль души исполнены злобы, да так и остаются преисполненными этим чувством.

Королева Алиенора между тем знала, что делала, отправляясь в Англию. Ей стало известно о возвращении во Францию короля Филиппа Августа. Покинув в августе Бейрут на четырнадцати галерах, он провел по нескольку дней в Триполи, Шательблан или Кастелла-Бланка, потом в Тартусе и в знаменитом замке Маргат, который принадлежал ордену госпитальеров. Затем он останавливался в Баниясе, Джебайле — тогда этот порт назывался Жиблет, в порту Святого Симеона, который обслуживал город Антиохию, в Александретте и вслед за остановкой на Родосе прошел вдоль побережья Пелопоннеса; два порта на этом побережье, Модон и Корон, числились среди самых посещаемых, особенно венецианскими купцами.

Потом Филипп Август останавливался в Кефаллонии и на Корфу, откуда он обратился к Танкреду Сицилийскому за разрешением пройти через принадлежащие тому земли.

Некоторые летописцы насмешливо отмечали, что дурное здоровье короля, послужившее ему поводом прервать свое участие в походе и вернуться во Францию, как будто бы укрепилось, когда он высадился в Отранто, где его флот оказался 10 октября 1191 года. Потом он проследовал в Лечче, затем останавливался в Бриндизи и Бари, следующие этапы: Трани, Барлетта, Беневенто; затем король Франции проследовал через Капую, Кальви и град Святого Германа у подножия горы Монте-Кассино и прибыл, наконец, в Акино и Фросиноне, «откуда он обратился к императору Генриху VI за разрешением на следование, поскольку он уже достиг земель Империи. Он миновал Ананьи, затем заехал в Рим, где папа Целестин принял его с большим почетом и где он пробыл восемь дней». Этим папой, напомним, был тот самый Джачинто Бобоне, который некогда часто посещал школы Парижа и который унаследовал святейший престол после кончины папы Климента III, преставившегося 10 апреля того же года. Филипп принял от него прощение своего обета, который мог считаться неисполненным. Король Франции не мог не попытаться извлечь выгоду из хорошего расположения папы к нему и стал жаловаться на Ричарда: мол, «это из-за него пришлось ему убраться с земли Иерусалимской», — рассказывает Бенедикт из Питерборо, который намекает к тому же, что Филипп якобы попросил у понтифика разрешения отомстить своему сопернику в Нормандии и на иных землях, зависимых от королевства. «Но владетельный понтифик, зная, что тот сказал это просто из зависти, не пожелал давать тому какого бы то ни было дозволения творить зло на землях короля Англии. Он, напротив, запретил ему, под угрозой анафемы, налагать руки на короля Англии или на его владения».

Выходит, что можно отнестись с подозрением к намерениям, побудившим Филиппа вернуться на землю Франции, в то время как Ричард должен был сталкиваться по ходу своего пребывания в Святой земле с непомерными трудностями…

Король проследовал через Сан-Джованни-де-Морьенно, затем через Витербо, Радикофани, Сиену, Лукку, Милан, Пьяченцу, Павию и вступил на землю Франции незадолго до Рождества 1191 года. Понятно и поспешное возвращение королевы Алиеноры: она вернулась в Англию, чтобы остановить своего сына Иоанна. Потому в Англии созывались многочисленные съезды и ассамблеи баронов и прелатов королевства, сначала в Виндзоре, затем в Оксфорде, Лондоне, Винчестере, и все это, в сущности, затем, чтобы удержать Иоанна на английской земле и не пустить его за море, где он мог бы подключиться к заговору против Ричарда. В конечном счете никто, начиная с самого Иоанна Безземельного, не сомневался в том, что Ричарду не суждено возвратиться из Святой земли. Как замечал Ришар де Девиз, «вовсе не казалось, что единственный брат его (Ричарда. — Р. П.) Иоанн, граф Мортен, или его юстициарии и прочие остававшиеся там бароны как-то думали о нем или рассчитывали на его возвращение; и никто даже и не думал, что он вернется. Только предстоятель Церкви неустанно молил Бога о нем». Слухи о новой болезни короля не способствовали успокоению тревог. Что же касается королевы Алиеноры, то она задалась целью во что бы то ни стало сохранить королевство для своего сына Ричарда, законного наследника и избранника ее сердца, как писал Ришар де Девиз, который, похоже, в этом месте выказал особенную чуткость. «Ее материнский инстинкт бурлил в ней, и тревога обуревала ее при мысли об участи своих двух старших сыновей, ибо как один, так и другой умерли прежде времени. Она желала делать все, что было в ее силах, верно помогая и храня верность двум своим младшим сыновьям, дабы сделаться более счастливой матерью, чем было то суждено».

Материнская озабоченность судьбами обоих сыновей заставляла ее теперь препятствовать младшему — отличавшемуся, на ее взгляд, «легкомысленностью духа» — вступить «по наущению и по совету короля Франции в заговор против своего сеньора и брата». Как отмечает хронист, она противодействовала всему, в чем ее младший сын мог бы усмотреть для себя некоторую пользу.

И в этом она, в общем, преуспела. Много позже Иоанн признался в своем замысле перебраться на материк; когда же это не удалось, он пожелал взамен захватить два замка, Виндзорский и Уоллингфордский, принадлежавших королю. Тайно обратившись к королевским коннетаблям, он отправил своих людей, чтобы те взяли замки под охрану. Незамедлительно, по призыву архиепископа Руанского, в Лондоне собрались бароны и прелаты. Начались переговоры, но проходили они, если верить Ришару де Девизу, как-то нерешительно: каждый был не против прославиться взятием этих замков, но опасался браться за такое дело, страшась горячности Иоанна. И тут на ассамблее случилось нечто непредвиденное: посланцы, которые представляли королеву и приветствовали собрание от ее имени, как оказалось, выражали интересы еще одной особы, а именно канцлера Уильяма Лонгчампа, который накануне, как они сообщили, высадился в Дувре.

Уильям Лонгчамп смог добраться до папы, и тот, проникшись к епископу доверием, восстановил его в правах легата. «Все замолчали и лишь неотрывно глядели на того, кто говорил», — пишет летописец, цитируя, по своему обыкновению, Вергилия; в общем, он множит намеки и цитаты, но всегда со свойственным ему юмором.

Сущий театральный переполох, все перевернулось с ног на голову — вот что такое было возвращение Уильяма Лонгчампа! Участники ассамблеи в замешательстве начали молить Иоанна о помощи, опасаясь канцлера. Иоанн, дерзко обосновавшийся в Уоллингфорде и с явным презрением взиравший на затеянные против него переговоры, вернулся в Лондон. Он снизошел к ассамблее и согласился выслушать ее участников, которые волновались не столько из-за двух замков, сколько из-за опасений перед канцлером. В ответ на жалобы Иоанн потребовал от прелатов и баронов суммы в семьсот ливров серебром в течение семи дней, если они хотят, чтобы канцлер отказался от намерения вмешаться в те дела, в которые он хотел бы вмешаться. «Ищите посему для меня столько денег, сколько мне нужно. Довольно с вас того, что я вам сказал, если вы меня поняли!» — объявил он в заключение.

Ясно было, что все всё поняли. Участники ассамблеи предложили Иоанну пятьсот фунтов стерлингов и тотчас одобрили текст послания канцлеру или, если точнее, письма против канцлера, которое сочинялось совместно. Письмо выкладывало суть дела без обиняков: «Срочно; дело не терпит отлагательств; королева пишет, духовенство пишет, народ пишет. Все единодушно говорят канцлеру: нет. Ежели ему дорога собственная безопасность, да не медлит он и да отправляется за море, чтобы не подвергнуться новым проявлениям враждебности». Если можно доверять тому же Ришару де Девизу, канцлер, столкнувшись с таким единодушием, побледнел так, словно «наступил на змею босыми ногами». Он отправился за море 2 апреля 1192 года, впрочем, будучи уверен в том, что его час еще придет.