Элоиза и Абеляр - Режин Перну Страница 51

Развитию искусства языка в том, что касается сочинений XII века, способствовали лаконичность и поэтичность распространенного тогда латинского языка (так называемой народной латыни), который очень сильно отличался от латыни классической. Вот откуда Элоиза черпает свои столь многозначительные, столь красноречивые, очень краткие выражения, которые даже Октав Греар, несмотря на всю свою искушенность и свой талант в искусстве перевода, сумел в точности передать только при помощи очень длинных и развернутых описаний.

Обращение в первом письме — своеобразный маленький шедевр, ибо каждое слово заключает в себе как бы эхо, отзвук одного из эпизодов очень печальной жизненной истории:

Domino suo, imo patri; Conjugi suo, imo fratri; ancilla sua, imo filia; ipsius uxor, imo soror; Abélardo Heloissa. Господину, или, вернее, отцу; супругу, или, вернее, брату; его служанка, или, вернее, дочь, его супруга, или, вернее, сестра; Абеляру Элоиза.

Невозможно более точно определить и описать положение Абеляра и Элоизы по отношению друг к другу, как в плане духовном, так и в плане житейском.

Но обращение Абеляра не менее многозначительно:

Heloisse dilektissime sorori sue in Christo, Abélardus frater ejus in ipso. Элоизе, дражайшей сестре во Христе, Абеляр, ее брат во Христе.

На страстный призыв Абеляр отвечал четко сформулированной «программой дальнейших действий»: речь шла не о том, чтобы пристально смотреть друг на друга, не отводя глаз, но чтобы смотреть обоим в одном направлении, ибо таково было предопределение относительно этой супружеской пары, которую они теперь составляли и должны были составлять впредь. Но так как Элоиза еще не могла смириться с таким предопределением, она начинает второе письмо так: «Unico suo post Christum unica sua in Christo» — «Своему единственному после Христа, его единственная во Христе». Чтобы понять истинное значение этой фразы, надо несколько расширить значение каждого термина, и тогда получится вот что: «Тому, кто является для нее всем после Иисуса Христа, та, кто целиком принадлежит ему во Христе», но вторую половину этой фразы можно трактовать и так: «Та, что есть все для него во Христе». По сути это означает одно: полное принятие Христа. Да, Элоиза и Абеляр верили в Бога, верили оба; они были представителями эпохи, в которой нормальное существование подчиняется требованиям веры в Христа.

Письма эти представляют для нас такой интерес именно потому, что они очень близки нам, потому что они в своей совокупности настолько человечны, что их авторы стали в нашем представлении образами типичных Возлюбленного и Возлюбленной, Любовника и Любовницы. Но вернемся к Элоизе… Элоиза хочет напомнить Абеляру, что она должна быть для него всем, точно так, как он — все для нее. На что Абеляр отвечает: «Sponse Christi servus ejusdem», что значит: «Супруге Христа — служитель Христа».

Такой ответ на притязание женщины делает для нас явственным и ощутимым всю драматичность конфликта, лежащего в основе существования супружеской пары, в основе существования двоих. Здесь мы можем вспомнить целый сонм образов и картин, широко известных в XII веке, которые служили иллюстрацией для развития темы числа «два», числа «гнусного», «гадкого» «мерзкого», то есть пользовавшегося дурной славой, числа, предполагавшего и требовавшего противостояния, борьбы, непокорности. Если мы возьмем Библию, а именно Книгу Бытия, то обнаружим, что уже на второй день сотворения мира возникает «раздвоение», разделение: «И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью». И во второй день творения Бог не сказал, что «это хорошо». Абеляр это подчеркивает (как, впрочем, это делают все современные комментаторы Первой книги Моисеевой) в своем «Гексамероне», представляющем собой комментарий к Книге Бытия и написанном по просьбе Элоизы: «Надобно отметить, что про тот день не сказано: „И увидел Бог, что это хорошо“, как сказано про другие дни». Вместе с разделением воды на два вида, на ту, что под твердью, и на ту, что над твердью, как бы появляются все будущие расколы, все раздоры, все противоречия и противопоставления… все «двойственности», все «дуэли», что будут иметь место в будущем. И внутри каждой супружеской пары, вообще каждой пары, будет вновь и вновь вспыхивать «первородный» конфликт, будет происходить извечная «дуэль», и конфликт этот на то короткое время, когда супруги (или мужчина и женщина, составляющие пару) оказываются «единым целым во плоти», а затем конфликт этот будет преодолен, когда появится ребенок, тот, кто притянет к себе взгляды этих двоих, прежде устремленные друг на друга; вот таким образом в супружеской паре устанавливается гармония. Для Элоизы и Абеляра гармония могла возникнуть и установиться (и Абеляр это понял сразу же) только тогда, когда их взгляды оторвутся от них самих и устремятся в другом направлении, то есть к Богу.

Патетический дуэт вполне мог бы и должен бы на этом завершиться. Элоиза пожелала его продолжить, но в третьем письме она выказывает свое смирение и как бы готовность следовать той «программе», что предначертал ей супруг, ставший ее духовным наставником. Итак, она пишет «Domino specialiter, tua singualiter», что можно перевести как «Принадлежащая Господу по роду, и тебе как личности». Здесь она вспоминает о диалектике и без особого труда находит нужные категории, мыслить которыми научил ее наставник и ее повелитель; чтобы ему угодить, она вновь становится аббатисой, и раз уж он того требует, отныне с ним будет говорить аббатиса Параклета.

«Чтобы ты не мог в чем бы то ни было обвинять меня в неповиновении и непокорности, я накинула на мое желание выразить мои чувства, всегда готовые выплеснуться наружу, узду твоей защиты. Изливая слова при помощи пера, я по крайней мере смогу остановить то, что в наших отношениях при личных встречах было бы трудно, да нет, что я говорю, было бы невозможно предвидеть и предотвратить. Действительно, нет ничего, что было бы менее нам подвластно, чем наше сердце, и мы вынуждены в большей степени ему подчиняться, чем можем им управлять и ему приказывать. Когда сердечные привязанности терзают нас, нет никого, кто мог бы сдержать их столь внезапные всплески и взрывы, которые тем легче воплощаются в движения и претворяются в слова, чем быстрее совершаются эти приводящие в восторг и эти доводящие до исступления порывы чувств… Итак, я буду силой удерживать мою руку и не позволю ей ничего, кроме того, что мои уста не смогут не сказать. Да будет угодно Господу, чтобы мое страждущее и скорбящее сердце было столь же расположено подчиниться мне, как и мое перо». Это нечто совсем иное, чем холодное молчание или непокорность, это желание преодолеть самое себя, доводящее до героизма в самопожертвовании. Сознательно и решительно Элоиза будет впредь принуждать к молчанию свои чувства, которые она не может искоренить, а так как она опасается самой себя и не доверяет себе, ей придется приложить немалые усилия, чтобы себя контролировать.