1759. Год завоевания Британией мирового господства - Фрэнк Маклинн Страница 51

Некоторые наблюдатели сравнивали безумную щедрость Природы в лесах с эмиссией сперматозоидов, так как только одно из тысячи деревьев доживало до зрелости, а если это удавалось, ему приходилось приобрести древесный образ Черной Дыры Калькутты. «Стиснутые вместе в неразберихе борьбы, лишенные симметрии и возможности развития», — так сказал один из тех, кто побывал в лесах. Казалось, они воспроизводят в природе военные кошмары Гоббса. Это образ войны всех против всех, общества, основанного на жестокой анархии, где у власти постоянно стоит толпа. Гниющая растительность внизу, мешанина пожелтевших и увядших папоротников, грязные несъедобные шляпочные грибы и замшелые стволы, змеевидные корни, переплетенные густые кустарники, гниющие стволы, заплесневелая, затхлая лесная подстилка в травянистых формациях еще больше увеличивали ужасные впечатления.

Полковник (позднее генерал) Джон Форбс, служивший в Северной Америке с 1756 г., называл их «дьявольскими лесами, бескрайними, непроходимым почти для любого человека, кроме индейцев». В ходе наступления на форт Дюкень солдатам Форбса пришлось прокладывать дорогу через леса, горы и болота, пытаясь обеспечить ширину в двенадцать футов, продолжая через подстилку из листвы, поднимаясь по отвесным скалам, пересекая узкие горные хребты, а затем вновь спускаясь через шатер деревьев во влажные тени лона леса. Оттуда едва можно различить далекие горы сквозь мерцающую листву и переплетенные ветви деревьев. Только люди с чувственным восприятием замечали мириады красных и коричневых оттенков листвы, которые становились ярче на фоне зеленых и голубых потоков водопадов.

Но лишь тот, кто увлечен ботаникой, замечал многообразие деревьев: сосна, темная береза, дугласия, ольха, клен серебристый, сосна жесткая, береза серебристая. Когда дорога спускалась к рекам, то наступал период особого хаоса и замешательства. Завалы мертвых деревьев на руслах рек продолжали гнить в глубокой воде, подняв над поверхностью ветви. А вновь упавшие гиганты, поваленные бурей или павшие от старости, подобно дикобразу выставляли свои острые и перепутанные сучковатые ветви, навечно образуя неприступные барьеры.

Эти «умеренные джунгли» вызывали глубокую депрессию. Один из солдат Бреддока в 1755 г. писал: «Просто один вид самой этой местности повергал в уныние самый решительный ум… Не могу представить, как можно вести войну в такой местности».

Другим аспектом канадского «возвышенного», потрясшего наблюдателей, стали многочисленные озера, особенно Великие озера — это пресноводное Средиземное море западного полушария, эквивалент береговой линии Америки на Среднем Западе. Некоторые думали, что есть нечто сверхъестественное и даже зловещее в том, что озера не окружены горами и другими природными структурами, как в Европе. Они сливались с плоскими равнинами и прериями, являясь одним целым с ними. Иные записывали: реакция на эти бескрайние водные просторы была ужасающей. Казалось, вопреки природе, моряки на борту прочных судов, как только теряли из вида землю, подвергались на озерах всем ужасам плавания в открытом океане с килевой и бортовой качкой, отклонением от курса, характерными для Северной Атлантики. Хотя максимальная высота волны на Великих озерах составляла приблизительно двадцать пять футов из-за ограниченного нагона, ветераны морской пехоты уверяли: на озере Верхнем в шторм плавать страшнее, чем в Южно-Китайском море.

Было нечто ужасающее в самой идее, что приходится встречаться с такими ураганами в самом сердце континента. Великие озера казались неестественным уродством: ни чистой пресной воды, ни настоящей океанской соленой. Имелся какой-то отвратительный гибрид озера и моря — зловещий, адский, жестокий, предательский… воистину, позабытый Богом. Великие озера были морем и в то же время не были, создавая своего рода обман зрения, двусмысленность которого объяснялась огромными просторами и безбрежными линиями горизонта.

Но волны совсем не убеждали в их принадлежности к океанам. Великие озера отличались пустотой (Бёрк употребил слово «vacuity» — пустота, вакуум) и невыразительным однообразием моря без характерной зыби.

Согласно предположениям самого Бёрка, возвышенное часто сливается с прекрасным. Заходы солнца на Великих озерах могли вдохновить историографов и тех, кто вел дневники, на яркие описания.

Вода, радуга и солнце смешивались в сказочном калейдоскопе так, что солнце могло поочередно казаться сравнимым с золотой монетой, коричневато-желтым желудем, сияющим золотистым диском и огненным столбом, побуждая к возвышенным описаниям. Гарриет Мартин, путешественница начала девятнадцатого столетия, встав перед фортом Холмс (около современного пролива Макинак) так, что перед ней открывался ясный вид на озера Гурон и Мичиган. Она оставила описание пейзажа, который не изменился с 1759 г.: «Я могла сравнить его только с тем, что мог увидеть Ной с наступлением первого яркого утра после потопа. Настоящие райские кущи поднимались из огромного скопления вод; едва ли мне приходилось видеть нечто подобное раньше. Казалось, что возможности человеческого глаза здесь неожиданно увеличивались, словно он мог проникнуть взглядом в самое начало сотворения вод. Синяя гладь озер простиралась на тысячи миль во всех направлениях, но они ни чем не уподоблялись морю. Лишь тени облаков и пятнышки редких белых судов вносили какое-то разнообразие. Из вод поднимались тенистые острова, темные мысы погружались в них. У моих ног лежала таящая красота, что начинаешь невольно опасаться — ее утонченность способна исчезнуть у тебя на глазах. Прекрасными выглядели тенистые лесные долины и солнечные холмы с пасущимся скотом и только что появившимися плодами и цветами. Я радостно думала: все было бы именно так, а не иначе, если бы мир появился из Потопа. Никогда прежде у меня не возникало желания называть вещи именами. Казалось, что неразрывное единство ландшафта могут нарушить отдельные различия его частей».

Окончательной проверкой всего, имеющего отношение к чувственному восторгу от «вод Потопа», стал Ниагарский водопад. Он уже сделался источником восхищения обеих враждующих сторон. Водопад высотой в 165 футов и шириной в четверть мили, казалось, был создан для того, чтобы разъяснить знаменитое различие Бёрка между прекрасным и возвышенным.

Красота заключается в пропорциях и симметрии. Религиозные люди утверждают, что это, безусловно, шедевр Господа. Ведь даже клубящиеся облака брызг перед основанием водопада кажутся постоянными и упорядоченными, словно их сконструировал гениальный архитектор. Наиболее склонные к размышлениям богобоязненные верующие готовы утверждать: точно такие же сцены падающих вод и гигантских брызг происходят здесь постоянно со дня Творения.

Некоторые рассматривают водопад в метафорическим смысле, считая его версией Троицы, созданной природой: бурлящий поток, переливающийся через край, поднимающийся туман и неопределяемая средняя часть низвергающихся вод. Взлетающие брызги тоже получили мистический смысл, определяя переход тела в душу, материи в дух, человеческого в божественное.

Но идея прекрасного доступна, как правило, только тем, кто наблюдает на расстоянии. Тех же, кто подходит ближе, охватывает ужас и благоговейный трепет. Они воспринимают себя как нечто незначительное рядом с гигантским громовым потоком воды. Иные ощущают непреодолимое желание броситься в водопад и слиться в одно целое с кипящим котлом. Они говорят о чувстве, возникающем при длительном зачарованном созерцании вод, как вызывающем головокружение, любопытной смеси боли и удовольствия. Ниагарский водопад — классический пример проявления возвышенного в Природе.