Русская Япония - Амир Хисамутдинов Страница 51

…Одним из самых известных японоведов русского зарубежья был Михаил Петрович Григорьев. Он жил в Токио, где с 1921 по 1930 г. преподавал русский язык в академии Генерального штаба, также с 1928 г. был сотрудником правления компании «Кита Карафуто». Он был женат на японке и имел двух дочерей. В Токио Григорьев выступил редактором-составителем сборника «На Востоке», издание которого осуществил Кружок русских эмигрантов в Японии. Он поместил в этой книге и несколько собственных работ. Помимо Григорьева в сборнике были опубликованы работы Н. Амурского, П. П. Петрова, Г. И. Черткова, В. П. Бубновой, А. А. Вановского и др. Заслугой членов Кружка были и первые переводы на русский язык произведений японских авторов, как поэтов, так и прозаиков (А. Рюноскэ и др.). Не избежала разногласий и эта группа, из-за чего в кружке наступил раскол, и сборник больше не выходил.

М. П. Григорьев увлекался поэзией и переводил на японский язык стихи русских поэтов, в частности, известностью пользовались его переводы А. Ахматовой. В 1939 г. он уехал в Маньчжурию. О причине отъезда вспоминала художник Варвара Бубнова: «Мы уговаривали его остаться здесь в Токио, доказывая преимущества жизни в культурном центре. Во время одного из таких споров выяснилось, что для Михаила Петровича русская атмосфера была неразрывно связана с русской церковностью, которой ему недоставало в Ниппон». Уже в Дайрене он перевел на русский язык японские сказки и издал их с иллюстрациями В. Бубновой. В Харбине Григорьев стал агентом отдела печати при кабинете резидента Южно-Маньнчжурской железной дороги и принял активное участие в создании и формировании авторского коллектива журнала «Восточное обозрение».

На следующий год он перевелся в Дайрен, где стал преподавателем японского языка и японоведения. Скоро в печати появились его талантливые переводы, в первую очередь Акутогавы Рюноске и Киккучи Кана. Последний приезжал в Харбин. Работа Григорьева была замечена. Харбинский «Рубеж» писал: «Едва ли можно найти в списке современных японских писателей кого-нибудь еще, кто умел бы с такой же точностью, как К. Кикучи, попадать в тон современности и, как он, чутко откликаться, словно хороший резонатор, на все ее зовы». Деятельность М. П. Григорьева прервала неожиданная смерть от инфаркта, случившегося 16 июля 1943 г. Остались неоконченными перевод романа Ивата Тоео «Флот» и огромная работа по истории Японии.

Без сомнения, русские эмигранты внесли наибольший вклад в преподавание русского языка. Многие из них работали преподавателями в школах и университетах Японии. Почетное место в этом списке занимают Александр Алексеевич Ванновский и Галина Подставина, а также многие другие. Они оставили после себя множество благодарных учеников.

Большое влияние оказало на японцев русское искусство. Тесно связанным с русскими музыкантами, в частности, оказался японский композитор и дирижер Козака Ямала (Kosaka Yamada). Впервые он побывал в России в 1914 г., заехав в Москву из Германии, где закончил Императорскую академию в Шарлоттенбурге. Впоследствии композитор вспоминал: «Однажды на вечеринке у артистов 1-й студии Московского Художественного театра кто-то из гостей-студентов сел к роялю и заиграл… Я не знал, что он играет — я никогда раньше не слышал этой музыки, — но странное чувство охватило меня… Студент играл как раз то, что звучало во мне… Эти звуки были понятней и ближе, нежели все то, что я слышал до этого вечера. Приступив в 1924 г. к формированию симфонического оркестра для токийской филармонии, я решил пригласить русских музыкантов и с этой целью приехал в Харбин. Но стихийное бедствие 1924 г. нарушило мои планы. В 1925 г. я вторично с этой же целью приехал в Харбин и, при любезном содействии председателя местного союза «Рабис» г. Грицай, пригласил лучших музыкантов Харбина, а также выписал кое-кого из Киева и Москвы». После этих концертов внимание японских меломанов переметнулось от европейской музыке к русской. Третий раз японский музыкант побывал в Харбине в феврале 1931 г. Он заехал туда по пути во Францию, куда его пригласил директор Русской оперы М. Бенуа.

Большой популярностью пользовался в 1930-е гг. скрипач Е. Крейн, окончивший Московскую консерваторию. Артист выступал на концертах со своей женой, певицей Китазава Сакай. Ее лучшей ролью была Чио-Чио-сан, и арии из оперы «Мадам Баттерфляй» вызывали восторг публики. Крейн имел много учеников среди японцев (Туузи Хисако и др.). «Как педагог, — писал харбинский журнал «Рубеж», — Е. Крейн зарекомендовал себя тоже с лучшей стороны: ученики отмечают ровный, спокойный характер своего преподавателя, его готовность в любой момент, не считаясь с недостатком времени, самому показать ученику всякий не удающийся пассаж, и считают его метод преподавания очень удачно разработанным, благодаря чему ученикам легко воспринимать искусство скрипичной музыки».

Японские артисты охотно участвовали в русских труппах, перенимая опыт знаменитых мастеров. «Говоря об артистической работе в Японии для европейцев, — писала пресса, — следует отметить, что японские предприниматели за последнее время стали явно игнорировать европейских артистов и свободно заменяют их японцами, вполне постигшими мудрость европейской хореографии». Это не касалось русских артистов-эмигрантов из Китая. Балерина Нина Всеволодовна Панченко-Кожевникова начала карьеру актрисы в харбинском Железнодорожном собрании. Затем она участвовала в Русском балете Н. М. Сокольского, с которым в 1936 г. гастролировала по Японии. Об этой шанхайской труппе она вспоминала «с любовью, но с грустью замечает, что таких организаций в рассеянии русской эмиграции было очень и очень мало. Жизнью этой организации руководили балетмейстеры Н. М. Сокольский, Н. А. Князев, замечательная преподавательница и прима-балерина англичанка Одри Кинг и Ф. Ф. Шевлюгин. В ведущих мужских ролях выступали Ф. Шевлюгин, Н. Светланов, а позднее и талантливый японский танцор Комаки Масахиде [основатель классов балета в Японии. Автор четырех книг, где вспоминал об истории сотрудничества с русским балетом]».

Несколько раз в Японии гастролировала балерина Ларисса Николаевна Андерсен. О своих впечатлениях она писала: «Чтобы мы имели возможность увидеть во всей красе цветение вишен, дирекция дала нам несколько свободных дней, в которые мы успели осмотреть и старинный Киото, с его узкими торговыми улицами, пестреющими тканями и очаровательными безделушками, и парком, наполненным яркими пятнами кимоно и цветных фонариков, и Нара — этот прелестный город, наполовину занятый парком, в котором высятся темные потрескавшиеся храмы, и совсем ручные олени бродят среди тысячелетних сосен; и Тикарадзука с его знаменитым театром, поразившим нас художественностью постановок и грандиозной техникой».

Весной 1938 г. Л. Андерсен снова поехала в Японию с гастролями в составе труппы «Харбин шоу». Артисты побывали в семи городах Японии: Токио, Йокогаме, Осаке, Киото, Кобе, Нагое и Хиросиме. Среди множества впечатлений Андерсен вспоминала, как однажды обилие восточной кухни вдруг вызвало у русских артистов желание поесть московской колбасы. Им повезло в Йокогаме, где жило много русских. Там русским харбинцам запомнились блины в ресторане Власова. Артистка увезла с собой фотографию в старинном японском кимоно и любовь к искусству этой страны. «Но все-таки, — писала Ларисса в «Рубеже», — ни с чем не сравнимое очарование — это ниппонские национальные танцы! Эта неподражаемая мягкая грация, выработанная веками и присущая только этим хрупким существам с кукольными головками, эти примитивные и бесконечно изящные движенья, мельканье зонтиков, вееров, и над всем и повсюду — цветы, целое море цветов и, конечно, традиционная, любимая вишня, это радостная избранница ниппонской весны…»