Россия перед голгофой - Семен Экштут Страница 51

Эпилог

После первой русской революции в столичных и губернских городах уже существовал слой сытых людей — практикующих врачей, адвокатов, инженеров, журналистов, учителей гимназий и университетских профессоров, — именно из них рекрутировались те самые дачники, ради которых разоряли дворянские гнёзда и вырубали вишнёвые сады. В деревне появились зажиточные крестьяне. Все эти люди достигли материального благополучия за счет своих личных усилий, однако страна в целом по-прежнему оставалась очень бедной, провинциальной. Для большинства людей было в принципе невозможно выскочить из порочного круга бедности. Всё это усугублялось полным отсутствием экономического мышления сверху донизу.

Русский народ в массе своей был религиозен, однако почти 87 % россиян жили в деревне, а сельские священники были грубы, неряшливы, малоразвиты и обретались в нищете и ничтожестве. Эти носители религиозного сознания жили за счет своей нищей паствы и не могли вести ее за собой. Вспомним классическую русскую литературу и живопись передвижников: религия не могла противостоять назревающей смуте.

В пореформенной России мещанское счастье продолжало оставаться недостижимой мечтой. Своеобразной компенсацией невозможности обретения даже очень скромного достатка служил поиск правды, жажда духовности, неуемное стремление формулировать и решать «проклятые» вопросы. А пореформенная Россия — это страна, где в воздухе постоянно носился призрак бешеных денег. «Деньги, векселя, ценные бумаги точно реют промежду товара в этом рыночном воздухе, где всё жаждет наживы, где дня нельзя продышать без того, чтобы не продать и не купить» [325]. Самодовольные обладатели бешеных денег олицетворяли жестокую, наглую, торжествующую несправедливость, которая не понесла и, возможно, никогда не понесет наказания. Буржуазные ценности так и не получили в России моральной санкции. Русская классическая литература приучила образованную публику с негодованием смотреть на «подлеца-приобретателя». Ни Штольц, ни Лопахин не могли стать героями нашего времени. (Чеховский Лопахин для актёров МХТ, в первый раз играющих «Вишнёвый сад», не был фигурой положительной: они считали, что Лопахин, купив вишнёвый сад, поступил против совести.) Неприятию буржуазных ценностей в значительной мере способствовало то, что их основными носителями были немцы или евреи. В пореформенной России именно они олицетворяли капиталистические отношения и всепроникающую власть денег. Даже интеллигентная публика была склонна ставить знак тождества между духом буржуазным и еврейским духом. На фоне с каждым днем разоряющегося дворянства вульгарная роскошь, которую демонстративно являли недавние жители еврейских местечек, выглядела особенно вызывающей. В дорогих ложах бельэтажа столичных театров, которые раньше занимала исключительно титулованная знать, стали восседать новые зрители. Уже в 1866 году Николай Алексеевич Некрасов под непосредственным впечатлением от увиденного написал:

Есть в России еще миллионы, Стоит только на ложи взглянуть, Где уселись банкирские жены, — Сотня тысяч рублей, что ни грудь! В жемчуге лебединые шеи, Бриллиант по ореху в ушах! В этих ложах — мужчины евреи, Или греки, да немцы в крестах… Доблесть, молодость, сила — пленяли Сердце женское в древние дни. Наши девы практичней, умнее, Идеал их — телец золотой, Воплощенный в седом иудее, Потрясающем грязной рукой Груды золота… [326]

Нравственное чувство было оскорблено, а оскорбленное нравственное чувство всегда было прекрасным горючим материалом, способным не только оправдать грядущее революционное насилие, но и разжечь революционный пожар.

И какой бы привлекательной и заманчивой ни выглядела картина дореволюционной российской жизни из нашего 2009 года, нельзя игнорировать то огромное количество горючего материала, который был накоплен уже к 1913 году. Негуманное и нерациональное государство, уже давно лишившееся поддержки общества, не смогло ни остановить и обратить вспять процесс накопления этого горючего материала, ни нейтрализовать уже имевшийся материал. Дальнейшее всем хорошо известно…

Иллюстрации

Император Александр II Николаевич в юности.

С портрета в Главном управлении военно-учебных заведений. Художник К. Брож

В первый же день по воцарении Император Александр II посылает гонца от имени скончавшегося своего Родителя в Сибирь объявить помилование многим заключенным. Гравюра XIX в.

Великий князь Александр Николаевич во время поездки по России в крестьянской избе. Гравюра XIX в.

Александр II с Императрицею в крестьянской сельской школе. Гравюра XIX в.

Александр II с семьей

Д. А. Милютин. Гравюра XIX в.

Милютин пользовался неизменной поддержкой Императора Александра II, так и не рискнувшего уволить его в отставку, несмотря на многочисленные попытки аристократической оппозиции избавиться от либерального министра, которого она считала «красным»

Генерал-фельдмаршал князь А. И. Барятинский. Гравюра XIX в.

Генерал-адъютант граф Я.И. Ростовцев. Гравюра XIX в.

Граф П.А. Валуев. Художник КН. Крамской

Русский публицист, издатель, литературный критик М.Н. Катков. Гравюра XIX в.