Из варяг в Индию - Валерий Ярхо Страница 51

Зеленину поразительно везло на встречи со знакомыми в этой стране! С ужасом он посмотрел на мальчика и стал поспешно убирать свои записи, а нежданный визитер продолжил, наблюдая за его манипуляциями: «Я два раза бывал в Оренбурге и жил там со своим прежним хозяином. Мы квартировали прямо рядом с вашим домом! Теперь меня продали сюда… Я знаю, чем вы занимаетесь! Видел в Оренбурге, как вы рисовали в степи. Но вы, барин, не бойтесь, я ничего никому не скажу». Зеленин слушал, ни жив, ни мертв.

Что тут делать? Зеленин, придя в себя, дал этому бедному, но очень наблюдательному мальчику горсть серебряной мелочи, фунт сахару и свисток, чтобы он помалкивал. Однако вернувшийся Бочаров выразил сомнения относительно того, что такой сообразительный мальчик будет просто так помалкивать, а не захочет получить сахару и свистков у кого-нибудь еще.

Пришлось им срочно вьючить верблюдов и убираться из города…

* * *

Миссия в Хиве завершила свою работу, дело было сделано, договор подписан и границы определены. Данилевский на 30 декабря 1842 года испросил у хана прощальную аудиенцию. Во время приема хан предложил господину послу пожить еще немного в Хиве, дождаться наступления весны. Данилевский вежливо отклонил приглашение, сославшись на то, что государь ждет доклада и он спешит лично порадовать его известием о подписании такого важного договора. Напоследок хан преподнес послу сюрприз, объявив, что с русским посольством отправится в путь его сановник Мухаммед-Эмин, дабы «выразить государю беспредельную благодарность за подарки и милостивое расположение».

В самый канун Нового года, 31 декабря 1842 года, караван посольства выступил в путь. Проводить русских пришел Сергей-ага, который привез на проводы корзину пирогов и бурдюк водки. Данилевский стал уговаривать «министра артиллерии» вернуться в Россию, обещая ходатайствовать о его прощении. Сергей ответил со вздохом: «Мне там, даже если простят, на старости лет один путь — в богадельню! А здесь я богатый человек и один из первых в Хиве… Нет, ваше благородие, уж лучше я здесь останусь век доживать. Да и привык я уже — как говорится, от добра добра не ищут! А вам дай Бог счастливо добраться!»

Уже перед самыми воротами, на выезде из города, русских ждало страшное зрелище: вдоль дороги, по которой они покидали Хиву, стояли ряды колов с посаженными на них персами; это была часть тех пленников, об освобождении которых Данилевский ходатайствовал перед ханом. Руки страдальцев были привязаны к ногам, в страшных муках они кончали свою жизнь, оглашая окрестности жалобными стонами. На вопрос Данилевского, обращенный к хивинцам, в чем вина этих несчастных, был получен ответ: будучи захваченными туркменами и проданными в рабство в Хиву, они, сговорившись, бежали, но были пойманы. В назидание остальным персам-невольникам приказано было посадить их на кол в день выступления русских в Оренбург. Таким образом русскому послу напомнили — в Хиве жизнью и смертью распоряжается хан, и он волен поступать с рабами, как ему вздумается.

* * *

Из Хивы посольство возвращалось специально не тем маршрутом, что шло в Хиву, чтобы предоставить возможность топографам получше разведать северную часть страны, которую никто из русских еще толком не исследовал; теперь тщательная съемка местности велась совершенно открыто, без оглядки на присутствие в караване Мухаммед-Эмина и его свиты. В Оренбург посольский караван вошел в разгар Масленичной недели, во второй половине февраля. Находясь в пути, Данилевский оправил вперед гонца из киргизов, ходивших с ними в Хиву, с известием, что возвращается он не один, а с послом хана. В Оренбурге хивинского сановника встретили торжественно, с азиатской пышностью. К министру иностранных дел графу Нессельроде был направлен курьер для получения распоряжений относительно посла Мухаммед-Эмина. Но поскольку хивинское посольство не ждали, с ответом в Санкт-Петербурге затянули. Только 22 апреля 1843 года посол со свитой в пять человек отправился в русскую столицу, куда и прибыл 13 мая.

* * *

Вскоре выяснилось, что подписание договора между Российской империей и Хивинским ханством ничего, в сущности, не изменило; во всяком случае, хивинцы даже не пытались его соблюдать. На наскоки из степи русским приходилось все так же давать вооруженный отпор, а малейшую снисходительность со стороны России в Хиве принимали за слабость. В 1858 году, принимая русское посольство полковника Игнатьева, хивинские правители объявили, что не помнят содержания договора от 1842 года, а сам текст договора ими потерян. И было похоже на то, что они не врали, — визиту русских послов предшествовала годичная резня, во время которой менее чем за год в Хиве сменились не то шесть, не то семь ханов. Немудрено, что в этой кровавой кутерьме договор, который мало что для хивинцев значил, где-то затерялся…

* * *

Службу Данилевского оценили по достоинству: за миссию в Хиву он был произведен в чин генерал-лейтенанта и переведен служить в Петербург. Ему было только тридцать пять лет, перед ним открывалась карьера. Но тут в его судьбу вмешалась любовь. Он встретил девушку, которую полюбил по-настоящему, сильно и страстно. Будь его избранница русской фамилии, вполне может статься, и состоялось бы их счастье, но девица была княжной из владетельного южнославянского рода, и родители готовили ей династический брак — супружество, пусть даже и с блестящим русским военным, было невозможно.

От греха подальше девушку решили тайно увезти на родину. Узнав об этом, Данилевский бросился следом и на первой же почтовой станции нагнал княжескую карету. Он подошел к экипажу, в котором находилась его возлюбленная вместе со своим семейством, распахнул дверцу кареты и — сидевшие в ней даже не успели испугаться пистолета в его руке — выстрелил себе в голову. Так нелепо окончилась жизнь человека, много раз рисковавшего среди врагов и погибшего среди своих…

Из других участников посольства Данилевского стоит упомянуть топографов Зелениных. Они выслужились в большие чины, а выйдя в отставку, занялись собственным делом и сильно разбогатели. Дожив до глубокой старости, всеми уважаемые, они много раз избирались от общества в различные учреждения. И вряд ли кто мог предположить, что в молодые годы они были ловкими шпионами и выполняли секретные задания, выцарапывая пометки на дынях.

Генерал Перовский упорно отстаивал идею нового военного похода на Хиву, упирая на то, что с такими трудами заключенный договор не соблюдается хивинцами. Наконец в 1853 году он совершил знаменитый Кокандский поход, длившийся с мая по сентябрь и проходивший в такой секретности, что никто о нем и не знал, покуда не пришло известие о том, что Перовский взял крепость Ак-Мечеть. За это его произвели в графское достоинство. С тех пор крепость стала называться форт Перовский и сделалась форпостом русской армии в степи. Выйдя в отставку, граф Перовский поселился в Крыму, в Алуште, где и жил до последних своих дней.

Его дело еще через двадцать лет довершили русские войска под командованием генерал-адъютанта Константина Петровича фон Кауфмана, дошедшие-таки до стен Хивы. Этот поход открыл таланты молодых полководцев Скобелева, Куропаткина и других. После отчаянного штурма, проломив минами и огнем артиллерии стены Хивы, русские взяли город. Но это уже было начало совсем других событий, требующих отдельного рассказа.