Владимир Мономах - Василий Седугин Страница 52

– Вот-вот, я об этом тоже хотел сказать тебе!

– Предлагаешь заслать к ним сватов? – повернув к Олегу веселое лицо, спросил Владимир.

– Стоит породниться! Мы поддержим миролюбивые настроения ханов и укрепим их власть над подданными.

В конце августа было снаряжено большое посольство к ханам. Владимир и Олег ехали в сопровождении многочисленных и богато одетых дружинников, с развернутыми стягами, в червленых плащах и золоченых шлемах. На многих возках везли они с собой дары ханам – золото, серебро, русское узорочье, пушнину, вино. И впервые за многие годы их встречало не войско половецкое, а разнаряженные ханы с телохранителями и простой народ, высыпавший из многочисленных шатров. В шелковом шатре, просвеченном солнечным светом, было уютно, сладко пахло настоем нездешних диковинных трав, пол был устлан мягкими коврами.

Начинался пир. Между здравицами в честь русских и половецких правителей не спеша велись переговоры о женитьбе Юрия Владимировича на дочери Аепы, внучке хана Осени, с которым немало битв было у русских князей, а Святослава Олеговича на дочери другого Аепы, внучке хана Гиргеня, с которым русы воевали не меньше же.

– Совет да любовь! – провозглашали русские князья.

– Вечный мир между нашими народами! – отвечали половецкие ханы.

Через несколько дней двоюродные братья с сыновьями и невестками возвращались на Русь. Следом за ними тянулись возы с половецкими дарами, гнали табуны лошадей, ехала половецкая свита, которая отныне должна была жить около дочерей хана Аепы и другого хана Аепы в Переяславле и Новгород-Северском и в тех стольных городах, куда пошлют своих сыновей князья в будущем.

Утишились половцы на годы. Не решались даже близко подходить к русским границам. Но знал Мономах, что где-то в глубине степей копили силы Шарукан, Боняк и другие ханы. Поэтому решил не давать им покоя. В декабре 1109 года послал он своего воеводу Дмитра Иворовича против донских вежей. На санных возах везли воины зимние шатры, еду и питье, сами были одеты в теплую одежду. Знал князь, что бедствуют степняки зимой, для их коней корма не хватает и они не такие быстрые, как летом. Да и сами половцы испытывают большой недостаток в пище, их часто посещают голодные дни. Но, главное, не подозревают степные разбойники, что кто-то может потревожить их в таком отдалении, сроду такого не было. Так что самое время ударить по их зимним стойбищам!

И верно: прошел воевода по снежным равнинам до самого Дона, разгромил половецкие отряды, пытавшиеся оказать ему сопротивление, и благополучно вернулся обратно с большой добычей.

Мономах решил не давать покоя половцам и следующей зимой отправился в поход. На этот раз его поддержали великий князь Святополк и черниговский князь Давыд Святославич. Пригласил он с собой и Олега, но тот отказался, сославшись на нездоровье. И, действительно, приходили вести из Новгород-Северского, что двоюродный брат сильно занемог, ослаб телом и душой и почти не выходит из княжеского дворца. Но своих воинов он отправил вместе со своим братом, Давыдом Святославичем.

Поход проходил очень тяжело. Стояли лютые морозы, дули сильные ветры. Воины замерзали, начался падеж коней. Половцы загодя уходили в глубь степей, не принимая боя, и не было возможности догнать их. Даже не дойдя до Донца, пришлось повернуть назад. Однако неудача 1110 года не сломила воли Мономаха, он с удвоенной силой стал готовить новый поход.

В начале 1110 года ему исполнилось 57 лет. Голова густо покрылась сединой, но сердце оставалось молодым, и ему самому не верилось в свои годы: если бы не летоисчисление и не зеркало, то дал бы он себе от силы тридцать – тридцать пять лет. Весной по своим делам он приехал в Киев. Торжествующая задорная зелень, ослепительно яркое солнце и ликование пробудившейся природы рождали в нем неясные тревоги, смутные воспоминания. Ему все казалось, что вот-вот из-за поворота появится кто-то знакомый по юношеским годам, окликнет кто-нибудь из его друзей, обнимутся они и вспомнят светлые годы, и сердце от этого сжималось сладостно и тревожно. Но шли совсем незнакомые люди, мимо него текла молодежь нового поколения, и от этого становилось грустно и до слез тоскливо.

Он уже закончил все свои дела и собирался возвращаться в Переяславль, как увидел идущую ему навстречу женщину, вид которой заставил чаще биться его сердце. Сначала он даже не поверил, но это была она, Белослава! Чуть располневшая, но по-прежнему со стройным станом, шла она уверенно и спокойно, не замечая никого вокруг. Ее красивое лицо тронули годы, придав ему умудренность и даже какое-то величие. Если правильна поговорка, что в пятьдесят лет каждый человек получает то лицо, которое заслужил, то Белослава достойно прожила эти годы, мельком подумал Мономах.

– Белослава, ты ли это? – тихо спросил он, остановившись перед ней.

Она взглянула на него большими глазами (у него захолонуло сердце: прежние, когда-то любимые очи, и время их не изменило!), и вдруг они вспыхнули неподдельной радостью.

– Владимир! – с нежностью произнесла она. – Как я рада тебя видеть! Никак не предполагала встретить на улицах Киева. Какими судьбами? Думала, что ты опять в какие-нибудь походы отправился…

Ее слова, словно музыка, трогали его сердце, бередили прежние раны. Он не мог оторвать взгляда от ее лица. Да, время не пожалело и ее. Вокруг губ и глаз появились морщины, в густых волосах проступила седина, но, несмотря на годы, она была по-прежнему красива, поразительно красива!

Они пошли рядом.

– Так ты не ответил на мой вопрос, – сказала она, улыбаясь той затаенной улыбкой, которую он любил. – Надолго ли прибыл в столицу?

– Вторую неделю кручусь по своим делам. На днях собираюсь в Переяславль. А ты по-прежнему занимаешься с учениками?

– Да. Ты не представляешь, как это захватывающе интересно! Дети забирают тебя полностью, без них жизни не представляю. Такие они забавные! На днях мальчик из младшей группы во время занятия вдруг встал и пошел к выходу. Я его спрашиваю: «Любомир, ты куда?» А он отвечает: «У меня сегодня бабушка пекла блины. Я сейчас поем и вернусь».

Они посмеялись.

– Как же так, – спросил он, – ты столько времени отдаешь детям, и муж не выказывает недовольства?

– Когда был жив, мирился. Но вот уже шесть лет как погиб где-то в степи в войне против половцев.

– Я тоже свою Гиту похоронил…

Они некоторое время шли молча, каждый думая о своем.

– Раньше была убеждена, что с уходом молодости жизнь заканчивается, – раздумчиво говорила она. – Ан нет, началась новая полоса, не менее интересная, чем прежде. Выросли дети, они уже не требуют постоянного пригляда, у них своя судьба. Пробуждаются какие-то неведомые силы, хочется устроить все по-новому, по-умному, а не сгоряча, не впопыхах, как в юности…

Мономах слушал и удивлялся: Белослава говорила будто про него, и он подобное переживал в своей душе. И он сказал: