Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II - Стивен Кут Страница 52

Все эти события лишний раз напоминали о том, как важно самому королю побыстрее жениться и произвести на свет наследника. Секретные переговоры по этому поводу уже велись. Португальцы видели в Карле ценного союзника и забросили удочку первыми. В Англию был направлен Франциско де Мелло. Ублажив нужное число видных придворных щедрыми дарами, он добился свидания с Карлом и заговорил о возможности его женитьбы на португальской принцессе. Приданое, заверил он, превзойдет все ожидания. Карл с интересом выслушал де Мелло, но, когда тот возвратился в Португалию, повернулся в сторону его соперника-испанца, который предложил не только руку дочери герцога Пармы, но и крупные концессии, а также щедрую цену за перекупку двух территорий, захваченных Кромвелем, — Ямайки и Дюнкерка. Подобного рода международные сделки не могли не привлечь внимания французов, и Людовик XIV (омерзительный братец которого уже был женат на любимой сестре Карла Генриетте Анне) выступил в поддержку португальского предложения. Ту же сторону взял и Тайный Совет. Взамен на отправку в Португалию десятитысячной армии Карлу была обещана не только рука Екатерины Браганза, но и торговые привилегии, богатые города Танжер и Бомбей, а также почти треть миллиона фунтов наличными.

В такой напряженной атмосфере ожиданий произошла коронация — торжественное, пышное событие, призванное подчеркнуть триумф монархии. Вечером накануне церемонии Карл, к восторгу подданных, самолично возглавил традиционную процессию, прошедшую от Тауэра к Уайтхоллу. Празднования начались на следующее утро, в восемь. Вновь из фонтанов били струи вина, солдаты, украшенные красными, белыми и черными перьями, маршировали по огороженным перилами и заново вымощенным улицам. На расходы казна не поскупилась. Кларендон, по свидетельствам очевидцев, «сверкал, как бриллиант», а одеяние одного пэра стоило, по слухам, 30 тысяч фунтов. Конь без всадника, символизирующий мощь короны, был покрыт роскошной попоной, украшенный золотом, жемчугом и исключительной красоты рубинами, а на его стременах сверкали 12 тысяч драгоценных камней. Вот подлинное торжество монархии! Поэты, живописцы, архитекторы, историки, проповедники одаривали просвещенную публику героическими образами, призванными восславить возвращение Стюартов на трон. Короля, принимающего скипетр в тридцать первый год своего рождения, уподобляли Христу, входящему во храм. Это новый Давид, новый Соломон. Его восхождение на трон означает возрождение Эдема после ужасов гражданской войны. Вновь наступил Золотой век, и триумфальная арка, сквозь которую проследовала процессия, словно символизировала славное будущее страны, демонстрируя распространение британского владычества, подобно тому, как под сенью королевского флота развиваются британские торговля и коммерция.

Церемония самой коронации должна была отличаться не меньшей пышностью, во всяком случае, для этого все было подготовлено. В годы междуцарствия большая часть королевских регалий пропала, так что для начала следовало заказать новые короны. На королевское одеяние ушли целые ярды золотистого и красного бархата и темно-красного шелка. Специально для короля были изготовлены ботинки на высоких каблуках с золотыми пряжками, и теперь он, и без того немаленького роста, еще больше возвышался над церковниками, собравшимися в Вестминстерском аббатстве, стены которого по такому случаю обили алой и голубой тканью. На представителей европейских держав все это произвело, как и задумывалось, сильное впечатление. Англия, страна, в которой всегда заключалась некоторая тайна, страна, язык, литературу и историю которой мало кто знал, страна, печально знаменитая казнью своего короля, ныне, после явно неудачных республиканских экспериментов, воочию заявляет о себе как о мощной монархии. В подтверждение этому собравшиеся приветствовали торжественный миг возложения короны громкими возгласами, а затем, подходя один за другим к возвышению, на котором стоял трон, и прикасаясь к короне, произносили клятву верности.

Средневековым великолепием отличался и гигантский пир, состоявшийся в Вестминстер-Холле. Начало его возвестили главный церемониймейстер, лорд-распорядитель и лорд-констебль, каждый в праздничном одеянии пэров и на лошадях в пышных попонах. За ними, в темных атласных костюмах и бархатных шляпах, следовали люди, отвечающие за кухню. Заключал процессию официальный королевский телохранитель. Сбросив на землю перчатку, он произнес освященную временем ритуальную фразу: «Если кто-нибудь, не важно, какого звания, высокого или низкого, не признает нашего суверена, Его Величество короля Карла II… перед вами его телохранитель, который скажет, что этот человек лжет, что он низкий изменник». Что ж, действительно, теперь Карл был сувереном своей страны и обладал, по крайней мере теоретически, высшей властью. Насколько он мог ею воспользоваться, насколько уверенно он мог проводить свою политику — вопрос иной.

Конфликт вышел на поверхность, когда в 1661 году на свою первую сессию собрался «Кавалерский парламент». Если что и можно сказать о его депутатах, то прежде всего что это были куда более воинствующие англикане, нежели их предшественники, и хотя целый ряд принятых ими актов был явно направлен на поддержку короля, другие акты долженствовали укрепить позиции сельской знати, пусть даже вопреки желаниям Карла. Таким образом, трудности возникли с самого начала. И король, и Кларендон настаивали, чтобы «Кавалерский парламент» как парламентский институт, избранный на основе королевского указа, подтвердил законодательные акты парламента прежнего созыва, и прежде всего Акт о добровольном и общем прощении, освобождении и забвении. Некоторые депутаты предлагали внести в него поправки, которые меняли суть дела и фактически были направлены против старых противников. Однако Карл этому решительно воспротивился. Акт должен быть подтвержден, это, не уставал подчеркивать король, дело чести. И в конце концов он своего добился.

«Кавалерскому парламенту» пришлось также решать финансовые проблемы. Предшественники постановили обеспечить короля годовым доходом, который они считали достойным его положения, — миллион двести тысяч фунтов, но, увы, во-первых, парламентарии неважно разбирались в финансах (например, в доходную часть бюджета акциз на вино включили почему-то дважды), а во-вторых, информация, на основе которой этот бюджет строился, скорее напоминала гадание на кофейной гуще. Наконец, налоговые поступления оказались гораздо меньше запланированных — не отработан был сам механизм сбора. В результате Карл сразу же залез в долги, и отныне годовой баланс станет для него головной болью до самого конца царствования.

Будучи целиком зависим в своих денежных делах от парламента (преимущественное право на получение дохода было утрачено давно), Карл представил депутатам свое положение в весьма мрачных тонах и заметил, что королям просить подаяние куда стеснительнее, нежели обыкновенным людям. Парламентарии пошли на уступки, предоставив королю дополнительное годовое содержание, но исключительно за счет введения непопулярного налога на тепло. Последний основывался на предпосылке, будто количество очагов в доме свидетельствует о благополучии хозяина. С характерным для парламентариев, но малообоснованным оптимизмом сторонники нового налога утверждали, что налог этот принесет миллион фунтов в год; на деле, однако же, сумма получилась в пять раз меньше, да и собрать ее оказалось совсем нелегко.