Русская Атлантида. Невымышленная история Руси - Андрей Буровский Страница 52

Но вот тут-то выяснилось, что делиться крестоносцам необязательно. Папский престол вынашивал планы создания в Прибалтике независимого орденского государства и полагал, что если крестоносцы завоюют земли язычников, то с чистой совестью могут взять их себе.

Булла папы Григория IX от 12 сентября 1230 года отдавала все земли пруссов Тевтонскому ордену, «во отпущении грехов, доколе будете выступать… за отвоевание земли сей из рук пруссов» [59. С. 265].

Тевтонский орден утвердился, окреп и плевать хотел на прежние договоры с Конрадом Мазовецким. Окреп еще немного — и в 1309 году захватил у Польши Восточное Поморье с городом Гданьском, который немцы называли Данцигом.

В том же 1309 году столицей Тевтонского и Ливонского орденов сделалась крепость Мариенбург в Пруссии вместо слишком близкого к польским землям города Торуня. Из чего, разумеется, вовсе не следует, что орден сразу же отдал Хелмскую землю обратно польским королям.

Вообще, отношение к тому, кто имеет больше прав на Хелмскую землю, у историков находится в чересчур большой зависимости от того, поляки они или немцы. Поляки доказывают, что и в Хелмской земле всегда жили одни только поляки. Немцы — что до X века в Хелмской земле жили пруссы и что в XIII веке Хелмская земля была разорена войнами поляков и пруссов. И что владычество ордена было единственным способом прекратить междоусобицу, взаимные набеги, кровную месть и истребление младенцев в люльках.

Разобраться в этом бывает не проще, чем в том, кем же был Конрад Мазовецкий — святой креститель язычников или циничный мерзавец, обманутый еще большими мерзавцами?

Пока же, в XIII веке, впущенные в Прибалтику ордена множились, как бациллы в благоприятной среде.

В 1237 году Великий магистр Герман фон Зальца, пользующийся огромным влиянием при дворе императора Священной Римской империи германской нации и в Ватикане, решил соединить Тевтонский орден и остатки меченосцев, уцелевших после разгрома под Шауляем. Новый, Ливонский, орден изначально создавался как подразделение Тевтонского ордена для ведения дел на востоке, в Ливонии.

Орден подчинялся Тевтонскому ордену в Пруссии и папе римскому. Ливонский орден тоже рос и укреплялся, не хуже материнского Тевтонского. К концу XIV века, после захватов всей Эстляндии (к 1346 году) и острова Готланд (в 1398 году), владения Ливонского ордена составили почти 67 тыс. квадратных километров земли.

Стоило орденам объединиться, как в сфере немецкого нашествия оказались Литва и Жемайтия: эти языческие земли лежали между владениями Тевтонского и Ливонского орденов и мешали их общению… ну, и еще мешали созданию единого государства. А кроме того, в руках у язычников оставались богатейшие земли, когда многие братья ордена оставались голодны и наги. Это нельзя было рассматривать иначе, нежели чудовищную несправедливость, и орден, конечно же, начал несправедливость исправлять, со всем рвением детей божиих, очень чувствительных к несправедливости.

Скажем честно — орденские братья сделали все, что могли. И если на Земле еще можно видеть живого литовца — это никак не их вина: рыцари сделали все, что могли. С 1340 по 1410 год Тевтонский и Ливонский ордена предприняли 100 походов против Литвы. По военному походу каждый год, во многие годы — по два.

Впрочем, первые попытки вторгаться в Жемайтию были предприняты еще в начале XIII века и с моря. Крестоносцы захватили литовский город Клайпеду и построили на его месте крепость Мемельсбург. Отсюда они могли наносить удары почти по всей Жемайтии — ведь страна эта небольшая, порядка 230 километров с востока на запад и 150 — с севера на юг. И это плоская, равнинная страна. В ней нет высоких гор, крутых откосов, бурных горных рек. Видно далеко, двигаться можно почти в любом направлении.

Крестоносцы нападали по ночам, истребляя все живое на своем пути. На этом этапе для них было важно не столько захватить, поработить, ограбить, сколько истребить и запугать. Сохранились названия сел, в которых после крестоносцев не осталось буквально ни одного живого человека: Юнигенды, Путеники.

Спасением Жемайтов стала система пильякалнисов. Пильякалнис — это или естественный холм, склоны которого превращены в крутые откосы, или насыпной холм, искусственный. Для таких холмов мужчины носили землю в мешках, женщины — в подолах. Раньше пильякалнисы использовали как родовое святилище главного божества жемайтов — Перуна, которого здесь называли Перкунасом. Ну и как высокое, крепкое место, где можно в случае чего отсидеться.

Их было до полутора тысяч в небольшой Жемайтии. На прусской границе по всем путям, ведущим в глубь Жемайтии, пильякалнисы стояли на расстоянии пяти-шести километров.

К каждому пильякалнису вела кольгринда — извилистая дорога, проложенная по дну озера, реки или болота у подножия рукотворного холма. В мирное время у всех изгибов кольгринд стояли вехи — воткнутые в дно жерди или ветки деревьев. В случае войны вешки снимали, и пройти становилось невозможно.

Пригодились и парсепилы — длинные узкие насыпи на пильякалнисах возле изваяний Перкунаса-Перуна. На них и раньше жгли костры в честь божества. Теперь на парсепилах складывали столько хвороста, что хватило бы на сто богослужений. Огонь в алтарях поддерживался круглые сутки. Как только с пильякалниса замечали, что крестоносцы перешли границу, на парсепиле поджигали все запасы хвороста. Днем сигнал подавал дым, ночью — свет костра.

Увидев сигнал, на других парсепилах тоже поджигали кучи хвороста. Огненная цепочка пробегала через страну, с некоторых городищ свет был виден за десятки километров. Через час-два вся Жемайтия знала, что началась очередная война. Женщин, стариков и детей уводили в дремучий лес, прятали в самых труднопроходимых болотах. Иногда в таких отрядах спасавшихся вообще не было мужчин — женщины сами умели найти тропки в глубь лесов и болот. Мужчины взбирались на пильякалнисы, и рыцарям приходилось вести трудную, опасную осаду каждого рукотворного холма. За это время к ставке Великого князя стягивались войска, и уже регулярная армия наносила удары захватчикам.

Между прочим, пильякалнисы есть в Литве и сейчас; к некоторым из них ведут кольгринды, сохранившиеся с незапамятных времен. Отношение к ним у литовцев своеобразное. Всех аспектов этого отношения иностранец, скорее всего, просто не способен понять, но вполне определенно присутствуют сентиментальные чувства и, пожалуй, немножко религиозные. Как у британцев — к Вестминстерскому аббатству или у шотландцев — к Эдинбургскому замку. Мой литовский приятель-археолог весьма не советовал мне ходить по этим кольгриндам одному:

— Понимаешь, Андреас… свалиться с кольгринды, я так думаю, не очень трудно…

Зная стиль общения литовцев, я «перевожу» — чужой человек с кольгринды почти обязательно свалится. Литовец же немного молчит, скупо улыбается уголками губ и заканчивает так же раздумчиво:

— А понимаешь… Не всякий жмудин будет тебя из болота вытаскивать.

Опять «перевожу» — если «чужой» полез по кольгринде, туда ему в болото и дорога, нечего соваться на национальные святыни.