1941. Козырная карта вождя. Почему Сталин не боялся нападения Гитлера? - Андрей М. Мелехов Страница 53

Также вполне возможно, что Канарис – как и многие другие в Германии и, судя по статьям в New York Times, в мире – считал военные приготовления СССР не подготовкой к наступлению, а ответом на явно агрессивное германское развёртывание. Это тем более возможно, учитывая что активная подготовка Вермахта и Красной Армии к нападению друг на друга началась практически одновременно – примерно в феврале 1941 года, когда Вермахт получил первые конкретные приказы по развёртыванию на востоке, а в СССР был принят и начал осуществляться мобплан «М-41». Иными словами, обеим сторонам было бы довольно трудно определить, кто именно «начал первым» и, соответственно, должен первым «отыграть назад». То же самое могли говорить немцам в ходе неформальных контактов и советские представители: «Да, готовимся, а что же вы хотели?..»

Следует отметить, что возможностей для подобных контактов имелось великое множество: обе страны по-прежнему считались чуть ли не союзниками и между ними осуществлялось широкомасштабное сотрудничество по многим линиям – военной, экономической, политической и разведывательной. Если же «постеснялись» сказать в лицо (в том числе и лично – на всевозможных дипломатических приёмах с участием в том числе высших политических и военных руководителей Рейха) – что ж, на это всегда имелись прикормленные нейтральные (и не очень) журналисты, способные в любой момент озвучить то, что было необходимо довести до желаемого адресата.

В какой-то момент Канарис вполне мог решиться пойти на прямой контакт с советскими спецслужбами и попробовать предотвратить военный конфликт между двумя странами, которого, как мы помним, он не хотел – несмотря на вполне справедливо приписываемые ему симпатии по отношению к Англии и ненависть к большевизму. Самый поздний срок для установления подобного контакта – это середина июня. 13 июня в Германии было обнародовано «миролюбивое» Заявление ТАСС, а уже 15 июня в New York Times появилась интереснейшая заметка швейцарского корреспондента газеты. В ней, напомню, были фактически изложены «претензии» немцев и их немедленные требования: отвести половину советских войск от границы, перебазировать авиацию с приграничных аэродромов в глубь страны, допустить германских контролёров для наблюдения за выполнением этих требований, увеличить поставки стратегических материалов и продовольствия из СССР в Германию. За этим обменом мнениями в «виртуальном пространстве» вполне могли последовать тайные консультации, в ходе которых уполномоченные переговорщики немецкого генералитета (или исключительно главы Абвера) и СССР где-нибудь в нейтральной Швеции или Швейцарии достигли некоего «джентльменского соглашения». Суть тайной договорённости могла сводиться к следующему: если в Германии произойдёт событие, которое исключит возможность её нападения на Советский Союз (скажем, физическая ликвидация Гитлера или отстранение фюрера от власти), то СССР выполнит все вышеупомянутые требования. Впрочем, последовательность этих шагов могла быть и совершенно иной: возможно, именно советская сторона должна была сначала продемонстрировать своё миролюбие и начать отвод войск.

Говоря о моей гипотезе, нельзя обойти стороной и вопрос о семьях комсостава приграничных округов. Я, разумеется, имею в виду то, что как минимум в ряде случаев Москва запретила или отменила их эвакуацию. Дело в том, что тысячи ни в чём не повинных советских женщин и детей могли сознательно использоваться Сталиным и его подручными в качестве дополнительного аргумента, способного убедить противоположную сторону в серьёзности советских намерений. По сути, речь могла идти озаложниках. На данный момент конкретные улики у меня имеются в отношении лишь Прибалтийского Особого военного округа: их предоставил Р. Иринархов. В своей книге «Красная Армия в 1941 году» он, в частности, сообщает: «Генерал Ф.И. Кузнецов разрешил эвакуировать семьи военнослужащих из приграничных районов в глубь территории СССР, но уже 20 июня народный комиссар обороны приказал отменить это распоряжение и вернуть семьи обратно» (с. 406). Прекрасно знавший о дате возможного германского нападения, а также хорошо осведомлённый о не самых мирных планах собственного руководства, командующий округом принял вполне логичное решение: вывезти семьи в тыл – от греха подальше. Но нарком Тимошенко, явно руководствуясь указаниями свыше, тут же потребовал прекратить эвакуацию и тем самым обрёк на страдания и смерть тысячи не успевших уехать женщин и детей. В общем, вполне можно понять его решение не писать мемуары: гордиться нечем...

В подтверждение тезиса об использовании семей комсостава в качестве заложников можно отметить, что уже после получения «предупреждающей» директивы Жукова – в 2.25 ночи 22 июня 1941 года – в военные советы 8-й и 11-й армий поступила «уточняющая» директива Кузнецова: «...5. Семьи начальствующего состава 10, 125, 33 и 128-й стрелковых дивизий перевозить в тыл только в случае перехода границы крупными силами противника» (там же, с. 441). Понятно, что и в этот раз командующий округом выражал волю Москвы: ведь там по-прежнему не верили, что немцы начнут войну в отсутствие ликвидированного фюрера и считали, что перед таинственным германским контрагентом по переговорам надо ещё какое-то время продолжать ломать комедию. Конкретика же в отношении упомянутых дивизий ПрибОВО наверняка отражала их роль в происходившем накануне войны спектакле с «отводом» части пехотных соединений «первой линии».

Я, кстати, подозреваю, что вопрос о семьях комсостава был поднят отнюдь не немецким участником тайных переговоров. Будучи уже в общем знакомым с образом действий советского диктатора, практически уверен: превращение в заложников тысяч членов семей советских командиров являлось его инициативой. В конце концов, это ему ничего не стоило. При этом он даже мог считать, что не подвергает членов чужих семей какой-либо опасности: ведь, по его мнению, немецкое нападение не должно было состояться. А если бы таковое и произошло, что ж: «Краскомы будут лучше драться, зная, что за спиной остались их жёны, матери и дети!» Понятно, что в Москве не рассчитывали на то, что после начала германского вторжения командиры Красной Армии будут частенько забывать о своих прямых обязанностях и заниматься импровизированной эвакуацией семей вместо организации отпора «герману». Так или иначе, лично меня история с семьями комсостава не удивила: давно известно, как именно Сталин И.В. и его холуи относились к собственному народу. Хотя всё это и напоминает скорее методы ведения внешней политики в период раннего Средневековья, ничего удивительного в этом очередном сталинском преступлении не было. В конце концов, большевики с первых месяцев своего нахождения у власти регулярно брали в заложники тысячи собственных совершенно ни в чём не виновных сограждан и так же тысячами их расстреливали. Делали же они это, напомню, по инициативе и при непосредственном понукании «самого человечного человека» – Ленина В.И. Вдобавок, Сталин с Берией были кавказцами, а в этом регионе обмен заложниками в качестве дополнительных политических гарантий являлся обычной практикой даже в XIX веке.

Напоследок отмечу, что распоряжения о запрещении эвакуации скорее всего не носили «повального характера», а отдавались выборочно – в отношении семей комсостава тех частей и соединений, которые находились в «первой линии» и имели наибольшую вероятность быть замеченными агентами СД или Абвера. Вполне возможно, что более ценным кадрам эвакуировать семьи позволяли, а вот «простым кнехтам» – нет. Скажем, Р. Иринархов подсказывает, что «18 июня 1941 года начальник Белорусского погранокруга генерал-лейтенант Богданов принял решение об эвакуации семей военнослужащих из приграничных районов» («1941. Пропущенный удар», с. 146). Уважаемый историк ничего не сообщает об отмене этогоприказа...