Смерти вопреки. Реальная история человека и собаки на войне и в концлагере - Роберт Вайнтрауб Страница 53

Сообщение через Суматру было изнурительным – пять дней пути в поту и неудобствах. Длинная вереница грузовиков поднималась на горные перевалы. Временами машины шли по самому краю отвесных обрывов. Когда колонна добралась до экватора, Фрэнку и другим пленным приказали вылезти из грузовиков и пересечь линию в пешем строю (Джуди оставалась в кузове под мешками). На другой стороне экватора пленные снова погрузились на машины, и колонна двинулась дальше. Несмотря на то, что дело происходило в тропиках, по ночам было жутко холодно. Один грузовик съехал с крутой дороги, и всех пассажиров отправили в госпиталь. Примечательно, что раненых пленных посетил японский генерал, который явился с фруктами и цветами и заверил всех в том, что водителя строго накажут за беспечность. Генерал принес смиренные извинения от имени императорской армии.

Наконец конвой выбрался из горных джунглей и двинулся к морю. По словам Хартли, военнопленные, даже моряки, смотрели на «огромное бирюзовое пространство» с «невероятным ужасом» – как на место, откуда им посчастливилось выбраться и где столь многие их товарищи погибли при бегстве из Сингапура. Возвращение в океан в долгом путешествии неведомо куда внушало пленным крайний страх.

Когда пленных привезли в Белаван, Сирл и его товарищи вынесли мешки из грузовика. В сумятице и суете выгрузки друзья, убедившись, что за ними не наблюдают японцы, отпустили Джуди, чтобы она спряталась в портовой зоне. Крупного оборудования и тени хватало, чтобы Джуди смогла остаться незамеченной. Тем временем пленные слушали первую речь японского командира, полковника Хиратеру Банно. Полковник встал на большой ящик и на прекрасном английском сообщил пленным о том, что он им отец, а они – его дети, обязанные повиноваться ему, «иначе, – как записал Хартли, – он снесет нам головы». Смягчив тон, полковник добавил: он надеется, что пленным будет хорошо в его лагере, и что его голубая мечта состоит в том, чтобы все пленные вернулись домой после того, как японцы одержат победу в войне. Потом пленных, как скот, погнали в портовую зону и распихали по домам, построенным для местных грузчиков – темным и грязным бетонным конурам в одну комнату.

Фрэнку и другим хотелось одного – выспаться. Джуди тоже измучила поездка, в которой ей было особенно жарко и неудобно, поскольку она сидела под тяжелыми мешками. Но если люди могли пренебречь грязью и жесткими цементными полами в отведенных им помещениях, пренебречь москитами было невозможно. Пленных пытали тысячи москитов. Воздух просто дрожал от взмахов их крыльев.

Группе пришлось бороться с крылатыми насекомыми всего лишь несколько ночей. Затем японцы объявили, что пленных снова переводят. К счастью, морского путешествия, которого боялись пленные, не будет. Вместо плавания пленных перебросят на несколько километров вглубь острова, в Глоегоер, пригород главного города центральной Суматры Медана (по каким причинам пленных оставили на Суматре, тогда как группу Сэддингтона перебросили на материк, – логистическая загадка, ответ на которую потерян во времени и уничтоженной японской документации). Пленных втиснули в жаркие железнодорожные вагоны, где людям пришлось буквально сидеть друг на друге, по двадцать человек в отсеке. Единственным источником света и свежего воздуха была щель в дверях, которые закрыли не до конца. Симмондс записал в дневнике: «Господи боже, до чего же было жарко от полуденного солнца, молотившего по металлическим крышам вагонов». Предположительно, Джуди все еще была спрятана, хотя эта подробность не отражена в исторических записях. Однако поездка оказалась короткой, и вылезшие из вагонов люди увидели свое новое жилье. Было это 27 июня 1942 года. Месяцем ранее японский натиск на Тихом океане был остановлен в битве у атолла Мидуэй; в Северной Африке африканский корпус генерала Эрвина Роммеля взял Тобрук, бывший еще одной британской цитаделью. Немцы вторглись глубоко в Россию и рвались к Сталинграду и нефтепромыслам на Кавказе, а «окончательное решение» еврейского вопроса, которое обсуждали в январе на конференции в Ванзее, было введено в силу на территориях, оккупированных нацистами. Генерал Дуайт Д. Эйзенхауэр только что прибыл в Лондон, чтобы принять командование военными усилиями союзников в Европе.

Обо всем этом военнопленные не знали или почти не знали. В то время их мир был ограничен группой местных хижин и китайскими лавками, из которых состоял Глоегоер, маленький форпост на главной дороге в Медан. Еще там были старые казармы голландской армии, известные под назвнием Глоегоер I. Именно там и станут содержать большинство военнопленных. Чуть дальше по дороге находился Глоегоер II, бывшая психиатрическая лечебница. Это место, унылое и заброшенное, Фрэнк и Джуди в течение двух следующих лет будут считать своим домом.

Джуди сочла Глоегоер намного более скверным местом. Условия в новом лагере были более жесткими, пища – еще более скудной, охрана – более строгой и более враждебной, а друзья Джуди ослабели и полностью ушли в собственные страдания. Муки, которые претерпели эти люди за последние четыре с половиной месяца, в том числе гибель «Кузнечика», поход по пустынному острову через суматранские джунгли, пленение и заключение в Паданге, теперь наложились друг на друга и изнурили собаку. Джуди потеряла вес и былой задор. До того, как японцы взяли Сингапур, собака весила 27 килограммов, но теперь похудела почти на пять. Худоба собаки была очевидна, пятна на ее шкуре сильно полиняли, а взгляд ее добрых карих глаз стал более напряженным, поскольку мысли о еде мучили Джуди все сильнее.

Поначалу Джуди держалась рядом с Сирлом, Панчоном и другими людьми, которых она знала лучше всего. Джуди спала рядом с ними, часто прячась под нарами или в темноте, царившей в конце барака. Охранники Глоегоера стали замечать ее все чаще и чаще. Хотя некоторые охранники не обращали на собаку внимания, другие развлекались тем, что пытались пнуть ее или попасть ей в голову камнем. У Джуди, в общем, сохранялось достаточно животной прыти, чтобы избежать этих ударов, и она быстро научилась держаться вне поля зрения охранников. Голод и необходимость добывать еду охотой выгоняли ее на открытое пространство, на территорию между бараками и оградой лагеря. Джуди могла выбираться за периметр и уходить в лес, где ей довольно быстро удавалось поймать какую-нибудь дичь, но миновать охрану, которая патрулировала ограду, было нелегким делом. Джуди перенесла время своих вылазок на ночь, когда можно было наловить больше дичи и легче уклониться от охранников. В отличие от Паданга, в Глоегоере ее не привязывали и не держали взаперти.

Но все это не означало, что в жизни не было радостей. Энтони Симмондс записал в дневнике о том, как тренировал пойнтера: «Этим вечером получил много удовольствия, потому что гонял собаку Джуди по стометровке вдоль барака; даже использовал жестянки из-под керосина и еды как барьер, через который она прыгала».

Явное неуважение, с которым Джуди относилась к японцам и которое всегда было при ней, теперь стало еще более очевидным. «Она всегда прыгала, косясь на часовых, и молча скалилась на них, – вспоминал Сирл. – Такая явная ненависть могла довести ее до гибели – ее просто застрелили бы, и все».

Говоря по правде, Джуди теперь часто пренебрегали. Заботившиеся о ней пленные теперь были более заняты, чем в Паданге. В конце концов, их постоянно отправляли на дневные работы за пределами лагеря. Много времени проходило в поисках еды, но эти поиски вызывали все большее отчаяние. На уход за собакой времени оставалось мало. Пленные утешались тем, что Джуди выживала самостоятельно. Если когда-либо существовало животное, которое люди могли спокойно оставить на произвол судьбы, даже во вражеском лагере для военнопленных, то этим животным была изобретательная пойнтерша Джуди.