Дзержинский. Любовь и революция - Сильвия Фролов Страница 53

Вскоре они сменили квартиру на более просторную, в доме, где располагался музей. «Это была солнечная трехкомнатная квартира с видом на Большой кремлевский дворец» – описала ее Софья. Дзержинский будет жить там до смерти.

Они вели в меру обычную семейную жизнь, хотя у Феликса не было на нее много времени. Янек стал ходить в детский сад (его самым близким другом был там сын Свердлова Андрей, которого все звали Адя), потом в начальную школу, открытую в Кремле, летом ездил в лагерь для детей сотрудников ВЧК в Пушкино или – вместе с родителями и домработницей Еленой Ефимцевой – в Тарасовку, на дачу под Москвой. Отца он запомнил как человека сурового и требовательного, но сердечного, доброго и заботливого.

Он мне прививал прежде всего любовь к социалистической Родине, смелость, любовь к труду, вежливость, скромность. Отец не любил читать мораль, а воспитывал личным примером. Больше всего он ненавидел ложь, лицемерие и мещанскую сентиментальность, не имеющую ничего общего с настоящим, глубоким чувством400.

Он постоянно контролировал успехи сына в учебе, а в свободные минуты помогал ему в математике.

Находясь в командировках, он писал нежные письма. В феврале 1922 года написал одиннадцати летнему сыну:

Дорогой мой Ясик! Поезд везет меня из Омска в Новониколаевск, трясет, поэтому буквы моего письма становятся похожими на твои. Они качаются в различные стороны и шлют тебе поцелуи и привет. Я чувствую себя хорошо – работы у меня много. (…) А ты что делаешь? Хорошо ли учишься и играешь ли? Поцелуй от меня маму 14 с половиной раз, а сам будь здоров. Целую тебя крепко. До свиданья. Твой папа.

Двумя годами позже, желая выработать у сына уважение к физическому труду, он писал жене, что надо подумать о том, чтобы отправлять Ясика на час или два в день в какую-нибудь мастерскую401.

Ян Дзержинский в 1946 году написал короткие воспоминания из своего детства. «Настал счастливый, но короткий период, когда мы жили все вместе – всего семь с половиной лет до дня преждевременной смерти отца. Но и в эти семь с половиной лет я не очень часто видел отца. Все свое время, дни и ночи, почти без сна и отдыха, он отдавал работе» – вспоминал Ян. Годы 1920–1922 – это частые отъезды Дзержинского в командировки. Когда он был в Москве, то вставал около девяти, когда Ясик уже уходил в школу, а возвращался поздно ночью. Он почти не отдыхал, только в воскресенье и зимой немного раньше приходил с работы. Даже когда болел и должен был оставаться дома, он просматривал служебные документы. В летние месяцы они по воскресеньям выезжали за город. Там вечерами им удавалось, наконец, вместе погулять. Несколько раз они гуляли по Москве. Сын запомнил отца как «несгибаемого апостола революции» – а одновременно утверждал, что он ни в коей мере не был аскетом, каким считали его люди, что он любил жизнь во всех ее проявлениях, любил шутить и смеяться. Три раза Феликс был с Ясиком в Крыму. «Отец тогда действительно отдыхал: наслаждался морем, купался, плавал на лодке и совершал долгие прогулки. Особенно он любил грозу, когда море бушевало, а он часами сидел на берегу, бросая в воду камушки и восхищаясь этой разбушевавшейся грозной стихией».

С женой у них были отношения такие же, то есть нерегулярные. Софья с умилением вспоминала их совместный отпуск в Крыму в 1924 году. Из Муха латки они ходили на далекие прогулки вдоль берега моря, а один раз забрались на вершину какой-то горы и по хребту шли до Байдарских ворот, восхищаясь осенними красками леса.

Ян добавляет: «На прогулках он вел нас дикими, непролазными тропами, часто напрямик, через лесную чащу и овраги, где еще не ступала нога человека»402.

Бывает так, что женщина, связывающая свою жизнь с идеалистом, в глубине души верит, что рано или поздно приручит и одомашнит мужа. Напрасная надежда, заканчивающаяся, как правило, горьким разочарованием, а часто и разводом. Глотала ли жена Дзержинского слезы горечи? Даже если и так, то никогда и никому в этом не признавалась. Ее считали решительной коммунисткой, способной посвятить себя идее наравне с мужем. И возможно именно поэтому Феликс, когда ему пришлось выбирать между Софьей и Сабиной, сделал ставку на ту, которая гарантировала ему партнерство в революционной работе, без губительных для обоих эмоций. Позиция, которую заняла Софья, наверное, защищала сына от чувства сиротства. Первые годы разлуки она убеждала Ясика в отцовской любви, подтверждая это письмами Феликса, а после переезда в Москву принимала отсутствие мужа дома за продолжение миссии, и сын представлял себе отца таким, каким его видела мать. После восьми лет разлуки Дзержинский должен был наверстать все то, чего не смог дать сыну раньше, и, возможно, Янек этого ожидал. Если так, то у него, как и у его матери, иллюзии быстро исчезли. Но им обоим было, по-видимому, крепко привито осознание так называемой высшей необходимости.

Сын Дзержинского стал типичным советским аппаратчиком. С малых лет ему внушали принципы коммунизма, а от отца он слышал: «… мы не новая аристократия, мы слуги народа»403. Когда Феликс умер, Яну было пятнадцать лет. До конца своих дней он, как и мать, без особых милостей служил на красном подворье Сталина. Пережил Великую чистку, защищенный фамилией первого чекиста. Боялся ли он? Наверняка. Можно спросить: почему не прозрел, почему не убежал на Запад? Инженер по образованию, он мог бы неплохо там устроиться. Сколько же детей важных лиц режима убежали из страны своих родителей?

Сыновья Ганса Франка, генерал-губернатора оккупированной Польши, или дочь Амона Гёта, коменданта концентрационного лагеря в Плашуве, несут на себе тяжелый крест быть сыном или дочерью палача. Всей своей жизнью они пытаются смыть с себя этот позор. Нацисты войну проиграли. А если бы выиграли – стояла бы перед их детьми подобная дилемма? Внук Сталина404 до сих пор не может понять, что его дед виновен в смерти миллионов. Внуки Феликса Дзержинского испытывают чувство обиды, что памятник их деду сброшен с пьедестала на Лубянке.

Биограф Иосифа Сталина Саймон Себаг Монтефиоре усматривает сходство между генералиссимусом и Дзержинским. В том числе и в отношениях в семье. «Оба были страшными отцами»405, – заявляет он. Да, деятельность Феликса как революционера и конспиратора могла иметь для сына серьезные последствия: Янек был ребенком, состоящим под постоянным наблюдением, запуганным, лишенным родителей, которые годами сидели в тюрьмах. Дзержинский велел беременной жене ехать в Варшаву, где она была арестована и вынуждена рожать в ужасных тюремных условиях, что, несомненно, сказалось на здоровье сына. Но что общего это имеет со Сталиным, который, как отец, проявил всю амплитуду эмоций, начиная с полного равнодушия к внебрачным детям, с тирании в отношении сына Якова, с моментов то абсолютной снисходительности, то часто необоснованной строгости в отношении второго сына Василия, и заканчивая безудержной любовью к дочери Светлане? Добавим, что у его младших детей была болезненно ревнивая мать с расстроенной психикой, которая, в конце концов, совершила самоубийство. Все это отразилось и на психике всей семьи, в том числе и самого Иосифа Виссарионовича, уверенного, что тем самым жена совершила в отношении него самое большое предательство. Годы спустя Светлана имела смелость написать: «Двадцать семь лет я была свидетелем духовной деградации своего отца, и изо дня в день я наблюдала, как он теряет всякие человеческие черты, постепенно превращаясь в свой собственный мрачный памятник»406.