Мик Джаггер - Филип Норман Страница 53

В Лос-Анджелесе «Стоунз» вновь появились в «Веселись!» — популярной американской телепередаче, созданной одаренным британским продюсером Джеком Гудом. В составе выступавших снова был один из величайших их героев, блюзмен Хаулин Вулф (и Гуд, щепетильный выпускник частной школы, не знал, как к нему обращаться — «мистер Вулф» или просто «Хаулин»). В перерыве между репетициями случился эпизод, который остался даже в дырявой как решето памяти Мика: Хаулин Вулф вывел его к зрителям и представил заскорузлому старичку в поблекших синих джинсах, который нелепо восседал посреди стайки детей. Это был Сан Хаус, плодовитый блюзмен из Дельты, чья версия «Little Red Rooster» так повлияла на «Стоунз», — и вполне можно было ожидать, что ему обидно смотреть, как неизвестные белые выскочки превратили эту песню в чартовый хит. Но он был сама любезность. «Скопировали „Little Red Rooster“ — ну и не парьтесь, — сказал он Мику. — Я ж не первый ее спел».

Гастроли добрались до Клируотера, штат Флорида, и в один прекрасный день Кит проснулся оттого, что в голове у него звенел басовый рифф — похожий на то, что Брайан играл в «The Last Time», — а также строчка из «Thirty Days» Чака Берри: «If I don’t get no satisfaction from the judge…» [137] Рифф он записал на пленку и передал ее Мику вместе с ключевой фразой «I can’t get no satisfaction», предвидя разве что очередной альбомный трек, а гитарное вступление планируя поручить духовой секции.

Поначалу Китово невысокое мнение об этой песне казалось оправданным. Когда «Стоунз» заехали в Чикаго на запись в «Чесс», чессова магия действия не возымела: они выжали из себя лишь смутно фолковую аранжировку, которая смахивала на «Walk Right In» The Rooftop Singers. Запись сложилась, лишь когда они добрались до «RCA Голливуд» и звукорежиссера Дэйва Хэссинджера; басовый рифф Кита пропустили через «гибсоновский» фузовый усилитель, и теперь он напоминал не столько гитару, сколько орга́н из преисподней.

«Satisfaction» вышла в Америке в июне 1965 года, почти на три месяца раньше, чем в Великобритании. За шесть недель она перепрыгнула шестьдесят семь позиций в чарте «Биллборда» и стала первым у «Стоунз» американским синглом номер один.

Еще не успело прозвучать ни единой ноты, а вокруг песни уже разразился скандал, какого не видали с тех самых пор, как ровно десять лет назад Элвис Пресли впервые изогнул губу и вильнул бедрами. Когда-то, вероятно, «удовлетворения» требовали молодые аристократы на рассветных дуэлях, однако к 1965 году в этом слове откровенно читался секс — и подразумевалось, что одинокий. И что тогда могут спеть эти трижды клятые «Роллинг Стоунз», как не гимн мастурбации, озвученный тем из них, кто менее всех в ней нуждается? «Ah try… and Ah try… and Ah TRY… and Ah TRY!» На миллионе крутящихся виниловых пластинок защищался, даже поощрялся порок, который, по устойчивому общему мнению, вызывал слепоту, сердечные приступы и возникновение волосяного покрова на ладонях.

Помимо же сексуальной дерзости, «Satisfaction» стала вехой популярной музыки — значительной, как «Heartbreak Hotel» Пресли; у «Битлз» еще не случалось записей такой значимости. За прошедшие пару лет чарты постепенно заполнялись так называемыми песнями протеста — против ядерных бомб, расовой дискриминации на американском Юге и сгущающегося ужаса войны во Вьетнаме. Когда-то поп-музыка только развлекала молодежь хмельным шумом — теперь же она подарила молодежи голос, который взрослому слуху представлялся стократ громче и опаснее. На текущий день вступительный рифф «Satisfaction» стал самым зловещим воплем этого голоса.

В эту песню протеста, впрочем, не просочилось ни намека на мораль или альтруизм. Речь в ней только о певце лично; не о том, что ему никак не достичь оргазма, но о том, что жизнь, наглядно отражающая жизнь самого Мика, бесит его и приводит в уныние: он «ridin’ round the world, doin’ this and signin’ that», [138] а между тем средства массовой информации и рекламная индустрия как идиоты соревнуются за его внимание и его деньги. На случай, если названия песни недостаточно, в третьем куплете содержится первое прямое упоминание секса в поп-музыке («tryin’ to make some girl» [139]) и первое непрямое упоминание менструации («Baby, better come back, maybe next week / ‘Cause you see I’m on a losin’ streak» [140]). Блюзовые пуристы, разумеется, будут в ярости, но в некотором роде это и есть блюз, хоть и поставленный с ног на голову; cri de coeur [141] из роскошного пентхауса, ламентация о том, что у певца, твою мать, слишком много просто, блядь, чего ни возьми.

Не бывало песни, которая лучше подходила бы к вокалу, а точнее, ко рту: от почти девчачьего сюсюканья первых четырех скандальных слогов до сиплого «Hey! Hey! Hey! That’s what I say!» в многократной кульминации. И не бывало голоса, который лучше согласовывался бы с телом, исполнявшим па, недавно позаимствованные у Джеймса Брауна, — он запрокидывал голову, колыхал руками, стекленел глазами и танцевал, будто на незримом движущемся тротуаре; тяжелая микрофонная стойка с длинным проводом — точно безмолвный партнер в балете или индейской пляске; он хватал ее за горло, пригибал почти к полу или вертикально вздымал в воздух.

Помощник Эндрю Олдэма Тони Калдер рассказывает три разные истории о том, как «Стоунз» наконец и навсегда покорили Америку. Первая такая: они ехали по Тихоокеанскому шоссе в Лос-Анджелесе с Миком и Олдэмом в красном «форде-мустанге», жали на все пять кнопок радиоприемника по очереди, и на всех каналах звучала «Satisfaction».

Вторая такая: в том же составе они летели обратно в Нью-Йорк, и в салоне первого класса молодая женщина изливала «useless information», [142] которая оказалась для них новостью. «Ребята, вы же шмаль курите, правда? — спросила она. — Вот этот кусок, где Мик поет „Hay! Hay! Hay!“, — это он, вообще-то, про траву».

А третья такая: Калдер, Олдэм, Мик и Кит шли по Бродвею мимо кинотеатра Си-би-эс — где, разумеется, их с распростертыми объятиями вновь приняло в свое лоно «Шоу Эда Салливана». «Мы идем, и тут какой-то тип на тротуаре плюет в Мика и Кита. „Вот этого-то нам и надо, — сказал Эндрю. — Это значит, мы тут по правде прорвались“. И довольный при этом, как слон».

Британский истеблишмент окончательно признал «Битлз» 12 июня 1965 года — каждому присудили по цацке «Кавалер Превосходнейшего ордена Британской империи» в почетном списке на день рождения королевы. Спустя три недели мировой судья Ист-Хэма в Восточном Лондоне еще раз ясно дал понять разницу между национальным достоянием и усугубляющимся национальным позором.