Сумерки Российской империи - Дмитрий Лысков Страница 53

Далее адмирал Колчак разъясняет свою позицию: "Мое отношение к перевороту и к революции определилось следующим. Я видел, - для меня было совершенно ясно уже ко времени этого переворота, - что положение на фронте у нас становится все более угрожающим и тяжелым, и что война находится в положении весьма неопределенном в смысле исхода ее. Поэтому я приветствовал революцию, как возможность рассчитывать на то, что она внесет энтузиазм... в народные массы и даст возможность закончить победоносно эту войну, которую я считал самым главным и самым важным делом, стоящим выше всего, - и образа правления, и политических соображений" [236].

Такая вот политическая позиция русского царского офицера: война превыше всего, даже образа правления. Если монархия не справляется с войной - долой монархию. Здесь же находим и ответ о причинах, по которым адмирал Колчак выступил против большевиков. Займи они позицию продолжения войны - не было бы у них сторонника преданнее.

Взглядов своих Колчак никогда не скрывал, действовал весьма прямолинейно. Разочаровавшись в возможности продолжения войны в России, он легко пере-присягнул британской короне, став английским морским офицером. Затем, уже в этом качестве, высадился с интервентами в России. (В частушках про него пели: «Мундир английский, погон французский, табак японский, правитель Омский»).

Учитывая, что его самопровозглашенный титул Верховного правителя России признало все Белое движение, на его примере можно с высокой долей уверенности судить о тех политических воззрениях, которые царили после Февральской революции в офицерском корпусе.

Антон Деникин приводит множество примеров, в том числе таких, как введение с подачи командования частей в действующей армии солдатских Комитетов (аналога Советов) чуть ли не раньше, чем в Петрограде: "Были и такие факты, - пишет он, - в самом начале революции, когда еще никакие советские приказы не проникли на Румынский фронт, командующий 6-ой армией генерал Цуриков, по требованию местных демагогов, ввел у себя комитеты, и даже пространной телеграммой, заключавшей доказательства пользы нововведения, сообщил об этом и нам – командирам корпусов чужой армии" [237].

Он вспоминает единственный случай отказа присягнуть Временному правительству: "Граф Келлер заявил, что приводить к присяге свой корпус не станет, так как не понимает существа и юридического обоснования верховной власти Временного правительства …" И через абзац отмечает, как закономерный итог, что вскоре, на совещании у командующего армией, не признавший новой власти граф Келлер уже отсутствовал.

Несмотря на общий лояльный настрой армии, Временное правительство серьезно подошло к выявления и устранения в войсках потенциальных «контрреволюционеров». По офицерскому корпусу прокатилась волна чисток "неблагонадежных", лояльных к старому режиму "монархистов". Указом военного министра Временного правительства А.Гучкова единовременно было уволено с постов старших военачальников 143 человека, в том числе 70 командиров дивизий... [238]

Антон Деникин вспоминает о практике принятия такого рода решений: "Между прочим, военный министр во время моего посещения вручил мне длинные списки командующего генералитета до начальников дивизий включительно, предложив сделать отметки против фамилии каждого известного мне генерала об его годности или негодности к командованию. Таких листов с пометками, сделанными неизвестными мне лицами, пользовавшимися очевидно доверием министра, было у него несколько экземпляров. А позднее, после объезда Гучковым фронта, я видел эти списки, превратившиеся в широкие простыни с 10–12 графами" [239].

Особенность ситуации заключалась в том, что Временное правительство вело борьбу с армией, которая в целом не была Временному правительству антагонистом. Действия властей вызывали легкий ропот недовольства на местах, да и то не часто. "А в то же время Военный совет, - пишет Деникин, - состоявший из старших генералов – якобы хранителей опыта и традиции армии – в Петрограде, в заседании своем 10 марта постановил доложить Временному правительству:

"…Военный совет считает своим долгом засвидетельствовать полную свою солидарность с теми энергичными мерами, которые Временное правительство принимает в отношении реформ..."

«Насколько лоялен был высший командный состав, - пишет далее Деникин, - можно судить по следующему факту: в конце апреля генерал Алексеев, отчаявшись в возможности самому лично остановить правительственные мероприятия, ведущие к разложению армии, перед объявлением знаменитой декларации прав солдата, послал главнокомандующим шифрованный проект, сильного и резкого, коллективного обращения от армии к правительству; обращение указывало на ту пропасть, в которую толкают армию; в случае одобрения проекта обращения, его должны были подписать все старшие чины, до начальников дивизий включительно».

Фронты однако, по разным причинам, отнеслись отрицательно к этому способу воздействия на правительство. А временный главнокомандующий Румынским фронтом, генерал Рагоза — позднее украинский военный министр у гетмана — ответил, что видимо, русскому народу Господь Бог судил погибнуть, и потому не стоит бороться против судьбы, а, осенив себя крестным знамением, терпеливо ожидать ее решения!.. Это — буквальный смысл его телеграммы.

Таковы были настроения и нестроения на верхах армии».

В общем, констатирует генерал, "лояльность командного состава и полное отсутствие с его стороны активного противодействия разрушительной политике Петрограда, превзошли все ожидания революционной демократии. Корниловское выступление запоздало…"

Очень важна эта фраза одного из вождей белого движения о запоздалом выступлении генерала Корнилова - основателя и первого выразителя белых идей. Она наглядно демонстрирует против кого и против чего выступали первые белые. Мы еще вернемся позже к этому важному моменту.

Естественно хаос в верхах не мог не сказаться на рядовом составе армии. Мы помним, как отреагировали вооруженные силы на революцию 1905 года. Деникин не тешит себя иллюзиями в отношении дореволюционных настроений армии:

"Испокон века вся военная идеология наша заключалась в известной формуле:

– За веру, царя и отечество.

На ней выросли, воспитались и воспитывали других десятки поколений. Но в народную массу, в солдатскую толщу эти понятия достаточно глубоко не проникали. Религиозность русского народа, установившаяся за ним веками, к началу 20 столетия несколько пошатнулась...

…постепенно терялась связь между народом и его духовными руководителями, в свою очередь оторвавшимися от него и поступившими на службу к правительственной власти, разделяя отчасти ее недуги … поступавшая в военные ряды молодежь к вопросам веры и церкви относилась довольно равнодушно" [240].

"Мне невольно приходит на память один эпизод, весьма характерный для тогдашнего настроения военной среды. Один из полков 4-ой стрелковой дивизии искусно, любовно, с большим старанием построил возле позиций походную церковь. Первые недели революции… Демагог поручик решил, что его рота размещена скверно, а храм – это предрассудок. Поставил самовольно в нем роту, а в алтаре вырыл ровик для…