Битва за Рим - Колин Маккалоу Страница 54

— То же самое справедливо и в отношении Гая Мария, — неуверенно произнесла Ливия Друза.

Ее возлюбленный отпрянул, словно она укусила его.

— Он? Вот уж кто настоящий «новый человек» — отъявленный деревенщина! У моего деда были предки! «Новым человеком» его можно назвать лишь с той точки зрения, что он первым в нашем роду заседал в Сенате.

— Откуда ты знаешь, что твой дед всего лишь прикидывался крестьянином?

— Из его писем. Они хранятся в нашей семье до сих пор.

— А другая ветвь вашей семьи располагает его бумагами? Ведь та ветвь старше.

— Луцинианы? Даже не упоминай их! — В голосе Катона прозвучало отвращение. — Наоборот, наша ветвь, Салонианы, засверкает как алмаз, когда историки будущего станут описывать Рим наших времен. Мы — подлинные наследники Катона Цензора. Мы не напускаем на себя напыщенности, мы чтим такого Катона Цензора, каким он был в действительности, — великого человека.

— Только выдававшего себя за крестьянина.

— Вот именно! Обманщика, грубияна, прямую душу, приверженца былого — одним словом, истинного римлянина. — Глаза Катона сверкали. — Знаешь ли ты, что он пил то же вино, что и его рабы? Никогда не штукатурил своих вилл, не имел ковров и пурпурных одежд и ни разу не заплатил за раба больше шести тысяч сестерциев. Мы, Салонианы, продолжили его традиции, мы живем так же, как он.

— О боги! — вскричала Ливия Друза.

Однако Салониан не заметил смятения Ливии, ибо был слишком увлечен вставшей перед ним задачей: объяснить возлюбленной, каким замечательным человеком был Катон Цензор.

— Ну как он мог быть крестьянином, если стал первым другом Валериев Флакков, а переехав в Рим, прослыл лучшим адвокатом всех времен? Даже сегодня такие незаслуженно восхваляемые знатоки этой премудрости, как Красс Оратор и старый Муций Сцевола Авгур, признают, что в риторике ему не было равных и что никому не дано пользоваться афоризмами и гиперболами лучше, чем это делал он. А взгляни на написанное им! Великолепно! Мой дед был образованнейшим человеком, а латынь, на которой он изъяснялся и писал, была столь безупречна, что он всегда обходился без черновиков.

— Я обязательно почитаю Катона-старшего, — с легкой досадой сказала Ливия Друза: ее домашний учитель считал Катона Цензора недостойным ее внимания.

— Сделай милость! — Катон обнял ее и привлек к себе. — Начни с «Carmen de Moribus», чтобы понять, каким высоконравственным человеком был этот римлянин с большой буквы. Конечно, он первым среди Порциев назвался Катоном: раньше они именовались Присками; уже одно это указывает на древность рода. Представляешь, деду моего деда было уплачено за пять коней, павших под ним, когда он сражался, отстаивая Рим!

— Меня волнуют не Салонианы, не Приски и не Катоны. Салоний — вот кто не выходит у меня из головы. Ведь он был рабом-кельтибером, верно? Зато старшая ветвь претендует на происхождение от благородной Лицинии и от третьей дочери великого Эмилия Павла и Корнелии, старшей дочери Сципиона.

Салониан нахмурился: в словах возлюбленной слишком отчетливо зазвучал прирожденный снобизм Ливиев. Однако она взирала на него широко распахнутыми, полными любви глазами; он тоже сгорал от любви к ней. Разве можно обвинять ее за неосведомленность по поводу Порциев Катонов? От него требовалось немного — раскрыть ей глаза.

— Знаешь ли ты историю Катона Цензора и Салонии? — спросил он, пристроив подбородок у нее на плече.

— Не знаю, сердце мое. Расскажи!

— Одним словом, дед мой не женился до сорока двух лет. К тому времени он побывал консулом, одержал славную победу в Дальней Испании и отпраздновал триумф — он-то не отличался жадностью! Он никогда не прикарманивал трофеев и не торговал пленниками. Он все отдавал своим солдатам, и их потомки до сих пор боготворят его за это. — Катон настолько обожал своего дедушку, что сейчас забыл, о чем собирался рассказать.

— Итак, ему было сорок два года, когда он женился на благородной Лицинии, — подсказала Ливия Друза.

— Да. У них родился всего один ребенок, Марк Лициниан, хотя дед, судя по всему, был очень привязан к Лицинии. Не знаю, почему у них не было больше детей. Так или иначе, Лициния умерла, когда моему деду было семьдесят семь лет. После смерти жены он заменил ее в своей постели девушкой-рабыней. Его сын Лициниан и невестка, благородная дама, которую ты упоминала, жили в доме деда. Рабыня в постели деда взбесила их. Сам он не делал тайны из этой своей слабости и позволял ей разгуливать по дому, словно она была его хозяйкой. Вскоре об этом прознал весь Рим — Марк Лициниан и Эмилия Терция не стали держать язык за зубами. Единственным человеком, остававшимся в счастливом неведении, был сам Катон Цензор. Но в конце концов и он узнал об этих сплетнях и, вместо того чтобы спросить сына и невестку, почему они не сказали ему о своем недовольстве, как-то утром просто-напросто отправил рабыню восвояси, а сам ушел на Форум, так и не сказав родне, что рабыни больше нет.

— Весьма странный поступок, — молвила Ливия Друза.

Воздержавшись от замечаний по поводу ее комментария, Катон продолжал:

— Среди клиентов Катона Цензора был вольноотпущенник по имени Салоний, кельтибер из Салона, прежде, в неволе, служивший у деда писцом. «Эй, Салоний! — окликнул его дед на Форуме. — Нашел ли ты мужа для своей красотки-дочери?» Салоний ответил: «Пока нет, господин, но можешь не сомневаться, что, когда я найду для нее подходящего человека, я обязательно приведу его к тебе и спрошу твоего мнения и совета». Дед сказал ему: «Прекрати поиски. У меня есть для нее на примете достойный муж благороднейших кровей. Состоятельный, с безупречной репутацией, примерный семьянин — чего еще желать? Одним подкачал: боюсь, он несколько староват. Но, заметь, не жалуется на здоровье! И все же даже самый пылкий доброжелатель был бы вынужден признать, что он — старик». Салоний ответил: «Господин, если на него пал твой выбор, то как же я могу ослушаться? Я сделаю все, чтобы выказать тебе почтение. Дочь моя родилась, когда я был твоим рабом, мать ее тоже была твоей рабыней. Освобождая меня, ты сделал еще большую милость и освободил всю мою семью. Моя дочь в долгу перед тобой — в той же мере, что и я, и моя жена, и мой сын. Не тревожься, Салония — славная девочка. Она выйдет за любого, кого бы ты ни предложил ей в мужья, невзирая на его возраст». — «Чудесно, Салоний! — вскричал дед, хлопая его по спине. — Он — это я!»

— Тут что-то неладно с грамматикой, — поморщилась Ливия Друза. — Я-то думала, что латынь Катона Цензора и впрямь была безупречна.

— Жизнь моя, где твое чувство юмора? — вытаращил глаза Катон. — Ведь он пошутил! Ему просто хотелось, чтобы все было воспринято легко. Салоний был совершенно ошеломлен. Он не мог поверить, что ему предлагают породниться с семьей, в багаже которой уже имеется консульство и триумф.

— Неудивительно, что он был ошеломлен, — сказала Ливия Друза.

— Дед заверил Салония в серьезности своих намерений, — заторопился Катон. — Девушка по имени Салония была доставлена незамедлительно, и состоялась свадьба, благо что день был подходящий. Стоило Марку Лициниану прослышать об этом спустя час-другой — вести облетали Рим быстро, — как он собрал друзей и направился к Катону Цензору. «Вознегодовав на нас за то, что мы осуждаем тебя за любовницу-рабыню, ты решил опозорить наш дом и того пуще, вводя в него подобную мачеху?» — гневно спросил Лициниан. «Какой же это позор для тебя, сын мой, если я собрался доказать, что я мужчина, став в преклонном возрасте отцом еще нескольких сыновей? — величественно осведомился дед. — Разве я мог бы найти жену-патрицианку в моем преклонном возрасте? Подобный брак был бы неподобающим. Напротив, женясь на дочери своего вольноотпущенника, я вступаю в брак, соответствующий моим годам и потребностям».