Бесчестие миссис Робинсон - Кейт Саммерскейл Страница 54

С лета, когда начался процесс Робинсонов, заявления о безумии стали воспринимать как в высшей степени спорные. В июне 1858 года романист (и энтузиаст водолечения) Эдвард Бульвер-Литтон похитил и насильно поместил в частную психиатрическую лечебницу свою жену Розину, после того как она объявила его лжецом на публике в ходе предвыборной кампании. Джон Конолли, психиатр, лечивший Кэтрин Кроу, признал ее душевнобольной, но когда ту обследовали повторно после шумихи в прессе, и он, и Форбс Уинслоу объявили ее психически здоровой. Также в газетах появились подробные сообщения о явно неоправданном содержании в клиниках миссис Тернер, мистера Рака и мистера Лича. Диагноз «душевное расстройство», особенно удобный диагноз, воспринимался теперь с новым скептицизмом.

За недели, прошедшие после показаний Эдварда Лейна, суд рассмотрел ряд вызвавших тревогу дел. В субботу 27 ноября сэр Крессуэлл Крессуэлл вернулся к прошению Каролины Марчмонт, которая хотела получить судебное разлучение со своим мужем, бывшим священнослужителем, из-за его жестокости. В качестве приданого она принесла громадную сумму в пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, объяснялось в ее прошении, и с самого начала они с мужем ссорились из-за денег. У мистера Марчмонта была привычка требовать у нее наличные, сказала она, по сто фунтов разом. Он стоял над ней, «совсем белый», а «глаза его метали молнии». Он грубо обращался с ней, когда она ему отказывала, называя ее «адским огнем», «раздраженной кошкой», «грязной шлюхой», «пьяной ведьмой» и того хуже. Мистер Марчмонт заявлял, что его провоцировали: жена была прижимистой, контролировала денежные вопросы, отличалась подозрительностью, сквернословием и раздражительностью, особенно (часто) в тех случаях, когда выпивала слишком много хереса.

Несколько свидетелей показали, что мистер Марчмонт неоднократно прогонял жену назад в родительский дом (когда находил миссис Марчмонт прячущейся у ее сестры, например, в угольном погребе или перелезающей через садовую стену), но они по-разному описывали степень проявлявшегося при этом насилия. Миссис Марчмонт сказала, что муж как-то ворвался к ней в спальню, когда она делала запись в счетной книге, в которой вела учет понесенным от него обидам. Он выхватил книгу и швырнул ее в камин, а миссис Марчмонт бросилась вытаскивать ее из огня. По словам миссис Марчмонт, муж отобрал книгу, когда она спасла ее из пламени, и ударил ее этой книгой, испачкав ей лицо. Мистер Марчмонт утверждал, что это она ударила его по лицу тлеющей книгой, так сильно, что застежкой рассекла кожу под глазом. Присяжным нужно было решить, осуществил ли мистер Марчмонт свои права мужа или действовал с жестокостью. 30 ноября суд вынес решение в пользу миссис Марчмонт, и ей предоставили судебное разлучение.

«Субботнее обозрение» от 4 декабря 1858 года выразило неодобрение, доказывая, что раздражение миссис Марчмонт было ничуть не лучше алчности и периодической грубости ее мужа. В интересах величайшего счастья многих, настаивало издание, судебное разлучение следует предоставлять только в случаях «серьезнейшей крайней необходимости»: «Супружеская пара может пережить огромные лишения, несовместимость, личное страдание и горе и все же продолжать жить вместе как муж и жена».

В деле «Эванс против Эванс и Робинсона», долго тянувшемся процессе, вновь представленном суду 5 декабря, доказательства мужа о неверности жены были собраны Чарли Филдом, тем же частным сыщиком, которого нанимал Генри Робинсон. Филд вел дневник своих наблюдений. Он снял комнаты в доме в Мерилебоне, где жила миссис Эванс, и по его просьбе в двери ее гостиной просверлили дырку; через нее несколько слуг видели, как она занималась сексом с другим мужчиной. Судья принял их показания, но не одобрил методов, какими Филд добыл их. «Англичанам», заявил Бартон Мартин, объявлявший вердикт, отвратительно, «что за ними бегают люди, куда бы они ни шли, и берут на заметку все их действия».

13 декабря Эстер Китс, молодая жена владельца расположенной на Пиккадилли продуктовой империи «Фортнум энд Мейсон», призналась в Суде по бракоразводным и семейным делам в прелюбодеянии с доном Педро де Монтесумой, испанским музыкантом, в гостиницах в Лондоне, Дувре и Дублине. Адвокат миссис Китс доказывал, что Фредерик Китс пренебрегал своей женой, оставляя ее одну в Брайтоне на долгое время, пока занимался делами в Лондоне, а недавно примирился с ее неверностью, пустив ее обратно в фамильное гнездо. Адвокат мистера Китса убеждал суд отклонить обвинение в пренебрежении; в противном случае, сказал он, «что станет с женами членов парламента, которые в течение шести месяцев в году уходят в палату общин в четыре или пять часов вечера и остаются там до полуночи или до часу ночи? — что станет с женами представителей юридического сословия, по шесть недель кряду отсутствующих в связи с выездными сессиями суда?» Если бы отсутствие мужа стало оправданием женской неверности, то многие английские жены из семей среднего класса получили бы право прелюбодействовать. Прошение мистера Китса о разводе было удовлетворено, а дона Педро обязали выплатить ему тысячу фунтов стерлингов в качестве компенсации за нанесенный ущерб.

19 декабря «Рейнолдс уикли» заметила, что рассматриваемые в Суде по бракоразводным и семейным делам случаи «свидетельствуют, похоже, что в высших, нравственных, респектабельных и христианских классах… пышным, если уже не крайне буйным цветом цветет адюльтер». Неделей позже королева Виктория написала лорду Кэмпбеллу, главному автору Закона о разводе, спрашивая, может ли он замалчивать некоторые истории, выходящие из зала суда. «Эти случаи… почти ежедневно заполняют значительную часть газет и настолько скандальны по своему характеру, что почти невозможно дать газету в руки молодой леди и юноше. Худшие из французских романов, от которых заботливые родители стараются оградить своих детей, не настолько плохи, как то, что ежедневно приносится и кладется на стол за завтраком в каждой образованной английской семье, и воздействие его крайне пагубно для общественной морали этой страны». Кэмпбелл с сожалением ответил, что не имеет власти ограничивать газетные публикации. 10 января он выразил в своем дневнике озабоченность новым судом: «Подобно Франкенштейну, я боюсь чудовища, которое вызвал к жизни».

Истории, исходящие из Суда по бракоразводным и семейным делам, тревожили в двух отношениях: грубостью своего насилия и похоти и двусмысленностью своего значения. Суд пытался реформировать институт брака, подвергая его пристальному изучению, но преуспел, кажется, лишь в обнажении его противоречий. Разбитые браки всегда порождали несовместимые рассказы, в точности как дневник всегда создавал предвзятую историю. Читая частные слова или исследуя личные отношения публичным образом, можно было и не прояснить, что же случилось в действительности, не говоря уже о том, чтобы понять, как это рассудить. Давшие трещину браки, выносимые на суд, казались символами общества, в котором мужчины и женщины окопались в разных мирах.

* * *

Чтобы прийти к решению по делу «Робинсон против Робинсон и Лейна», Суду по бракоразводным и семейным делам потребовалось три месяца. В среду 2 марта 1859 года, ясным, теплым, сухим днем в Лондоне, Кокберн, Крессуэлл и Уайтман снова собрались на своих местах. Свет проникал в зал суда через стеклянные панели в крыше и полукруглые окна над дверями.