Судьба империи. Русский взгляд на европейскую цивилизацию - Тимофей Сергейцев Страница 54

Проблема СССР – не изжитая до конца и сегодня – была и остается управленческой, и заключается она в том, что населению обещали справедливую экономическую систему, обещают и сегодня. Что неверно: ни одна экономическая система не может быть справедливой как стремящаяся по своей сущности к концентрации богатства – не важно, в чьих конкретно руках. Справедливость – это задача исключительно для государства, как показал еще Платон. Социализм СССР был устройством государства, чем и должен был быть, и никак не противоречил его монопольному государственному капитализму в экономике. Дело было за малым – чтобы этот факт был признан теорией научного коммунизма. Управление экономикой и управление справедливостью нужно разделить. Но в СССР трудовое вознаграждение было системно совмещено с социальным обеспечением, что и называлось в народе «уравниловкой». Оба предоставлялись по месту работы, в «трудовом коллективе». В результате невозможно было управлять ни социальными гарантиями, ни трудом. А социализм ведь означает не равенство, а солидарность, которая возможна только при справедливом политическом порядке и, значит, справедливом распределении. Уравнительное распределение таковым не являлось. Но сегодняшняя американизация российского социума с искусственным, ускоренным, чисто политическим созданием и разделением элиты сверхбогатых и массово бедных ради якобы «экономической мотивации» к труду и успеху (одновременно – хотя идея успеха исключает идею труда, и наоборот, равно как и практики и того и другого) еще более несправедлива. Даже новые богатые и просто обеспеченные ею недовольны – они хотят большего.

Лишения, уже пережитые народом за четверть века (и неизбежно предстоящие еще будущие лишения), будут оправданны, только если мы начнем пользоваться наконец-то единственным, но реальным достижением «новой» России: состоявшимся разделением трудового вознаграждения (включая и деловое, и реальное управленческое) и собственно социальных гарантий. Правда, и сегодня социальные гарантии предлагаются властью «из-под полы» в идеологическом плане, поскольку действительная экономическая идеология у нас остается целиком либеральной, а значит, подобные гарантии запрещающей. Что ж удивляться тому, что наша Дунька по-прежнему рвется в Европу. Там социализм пока никто идеологически не запрещал, хотя на деле и сворачивают – экономия. Поэтому с неизбежностью социальные гарантии предлагаются властью в России в форматах либо монетизации («материнский капитал», «льготная ипотека»), либо того же потребления («доступный кредит на все!»). И потребитель ждет от социальных гарантий расширения потребления. Однако потребление – это не обеспечение воспроизводства жизни, оно само по себе диспропорционально, как и любые желания, отпущенные на волю и подстрекаемые маркетингом абстрактного экономического роста. Социальные гарантии в немонетизированной части (монетизированная часть неизбежно дефицитна) должны не потребление расширять (этого очень бы хотелось тем, кто делает бизнес на бюджете, то есть большинству бизнес-сообщества), а гармонизировать воспроизводство здорового, трудоспособного и образованного человека. Его нашей экономике очень не хватает. Уже пилотов начинаем нанимать за рубежом, хотя авиация работает. Но потребитель лучше купит третий телевизор и десятый айфон, чем вылечит хроническую болезнь и выучится на реальную новую востребованную квалификацию (а не купит фиктивный диплом юриста – экономиста).

Бизнес же «войдет в берега», только когда его единственной целью перестанет быть сверхприбыль, когда такой цели у него вообще не будет. Это касается всех масштабов деловой активности: и малого, и среднего, и крупного. Только тогда можно будет поставить вопрос о производственной и вообще экономической эффективности предпринимательской деятельности. Тогда и грабить такой бизнес не будет смысла – ни чиновникам, ни бандитам, ведь сегодня эта логика поборов с бизнеса есть логика дележа украденного. Новому бизнесу будет нужна настоящая государственная защита – и правовая, и экономическая. Короче, бизнес работать должен, а не «зарабатывать». Вот что нам нужно, а не мифическая «борьба с коррупцией», ибо бороться самому с собой никак невозможно.

Русские – это не этнос. Это не кровь. Это политическая культура, удерживающая континент. Это все те, кто считает Россию своим домом и поступает соответственно. Жерар Депардье – русский. Как и Леонард Эйлер. Русский мир – это не русскоязычные, а русские. Некоторые русские владеют русским языком хуже, чем русскоязычные. Все, кто строит и защищает русский дом, Россию, – русские, даже и те, кому не суждено в нем жить. Русские – не славяне. Славянство – лишь один из материалов, пошедших на создание русского дома. Задача России – воспроизводить русского человека, кем бы он ни был по этнической принадлежности. Украину (и Белоруссию) откалывают от России, противопоставляя украинцев и белорусов русским. Делается это с помощью славянской идеи – все это разновидности славян. Вот и языки у них разные. Все это бессмыслица с подлинно этнической точки зрения. Делений крови гораздо больше, есть тысячи малых родин, диалектов и ветвей исторической памяти. Политическая нация вбирает в себя все свои этносы как материал, в ней они становятся единым народом благодаря культуре. Это – имперский, государственный интернационализм, последовательно развивавшийся в ходе всей истории России.

Мы – изначально антирасистская, антинацистская нация по рождению. Православный, мусульманский и социалистический интернационализм лишь укреплял этот первый, базовый, имперский. Нам не нужен ни «американский плавильный котел», ни провалившийся западноевропейский «мультикультурализм», ни толерантность – потому что у нас нет межэтнической ненависти, нам не надо никого терпеть.

Славянская же политическая идеология показала себя с худшей стороны в ходе всего XX века. Славяне никаких сколько-нибудь самодостаточных государств не создали. Они с неизбежностью обращаются за защитой. А теперь уже даже и не к нам. Но у них есть возможность стать русскими. Украинцы ими (то есть нами) даже были. И многие хотят остаться. А со многими вопрос еще не решен. Но есть и те – и в достаточном количестве, – кто не хочет быть русским. Скорее всего, таких ждет деградация к архаичным, этническим способам жизни. Нам – точно в другую сторону. Думать о русских как о славянах значит перестать считать Россию носителем европейской цивилизации. А ведь вклад во все русское немцев, французов, и прочих «врагов» ничуть не меньше, чем народов, исторически живших на территории России. Петр Великий назвал побежденных под Полтавой шведов учителями, давая в их честь обед. Есть и монгольский вклад, который трудно переоценить, в русскую государственность, в ее имперский статус.

Итак, русский человек – это, прежде всего, носитель русской культуры, и прежде всего политической. Именно культуры, а не ценностей, то есть всего лишь чего-то, что мы можем ценить, а можем и не очень, можем переоценивать и обесценивать, и в любом случае чему мы всегда назначаем цену. Ценности выбираем мы, а культура выбирает нас, мы в ней рождаемся. Сама идея конвертации культуры в ценности предназначена для того, чтобы превратить культуру в экономический феномен, из дела общего, универсального в сугубо частное дело. Вы цените Саскию Рембрандта? А мы ценим дохлую акулу от Дэмиена Херста. Она протухла? Плохо заформалинена? Ничего, автор заменит новым экземпляром. Ценим, значит, платим Херсту миллионы. Правда, пока еще меньше, чем за Рембрандта.