Казаки на Кавказском фронте. 1914-1917 - Федор Елисеев Страница 54

— Кто вы? Какого корпуса? Откуда вы свалились? И куда идете? — забросали мы их вопросами.

— Да на Урзрюм… мать иво раз-етак! — вдруг отвечает передний из них, урядник, совершенно не по-воински и при этом досадливо вытирает папахой вспотевшую свою голову.

— Усю жисть служили на конях, а теперь вот начальство выдумало из нас, донских казаков, каких-то пластунов сделать, — закончил он повествование-жалобу.

Мы, офицеры, выслушав столь образное пояснение, весело ахнули от этой милой семейственно-казачьей встречи со своими старшими братьями — донцами. Курящие угощали их папиросами, а наши казаки, стоя позади и слыша и видя все это, весело и сочувственно улыбались во все свои добрые лица.

Наскоро покурив и перекинувшись с нами «всеми казачьими новостями», молодецкий урядник-донец извинился перед нами уже чисто по-воински и, выполняя свою задачу, со взводом казаков, донских пластунов, быстро двинулся вперед.

«Для связи войск, действовавших в Пассинской долине против Деве-бойну, со 2-м Туркестанским корпусом, действовавшим во фланг и тыл ее — через северную часть Карга-Базарского плато была направлена из армейского резерва Донская пешая бригада генерала Волошина-Петриченко. Бригаде было указано — при штурме наступать севернее села Еникей с целью захватить южный вход в Гюрджи-Богазский проход» — так пишет о задаче Донской пластунской бригаде генерал Масловский.

Но Донская бригада опоздала. Наш полк уже занял южный выход Гюрджи-Богазского ущелья на Эрзерум.

К самому вечеру этого дня погода прояснилась. При крепчайшем вечернем морозе выглянуло так желанное солнышко. Донская пластунская бригада к этому времени разными горными тропами спустилась вниз и своим головным батальоном атаковала последнее турецкое село, запирающее выход в Эрзерумскую долину. Турки были выбиты из него и отступили на юг. Батальон донцов, ворвавшись в село возле форта Тафта, захватил свыше десятка старых пушек.

Возбужденный боевым успехом после перехода по разным «чертовым тропам» турецких снеговых гор есаул, командир батальона, выстроив своих пластунов возле захваченных пушек, скомандовал:

— На молитву — шапки долой! — и на закате зимнего холодного солнца всем батальоном восторженно пропел «Отче наш».

Этот финальный момент боя религиозного донского казачества был исключительно величествен в своей одухотворенной простоте и мистической реальности…

На закате этого памятного дня, 3 февраля 1916 года, наш полк был брошен вперед. По снежной равнине, заволокшейся молочной мглой, не зная обстановки, полк шел всю ночь. Это была памятная ночь… Весь день на ногах, в походе, в перестрелках, и теперь ночью от усталости, холода, голода сон дурманил головы всех. При коротких остановках казаки валились с седел и засыпали тут же в снегу, держа лошадей в поводу в изгибе локтя. Нашему ночному маршу, казалось, не будет конца. Перед утром полк достиг какого-то села и расположился на ночлег.

Немного вздремнули, и утром была выслана целая серия офицерских разъездов. Пишущий эти строки был послан на юго-запад с задачей дойти до шоссе Эрзерум — Аш-кала. Разъезд силой в 10 казаков.

Небо не благоприятствовало нам. Молочный зимний туман сковал всю природу, и в 50 шагах ничего не было видно. Часа через два пути в селе Кара-арз натыкаюсь на Сибирскую казачью бригаду. Она только что с боем заняла его. На улочках лежало несколько тяжелораненых турецких солдат. Полулежа, сидя, укрывшись одеялами, они оставались на тех же местах, где получили свои ранения. Молодые и крепкие, с черными усиками, они при нашем проходе мимо них — десяти конных кавказских казаков, одетых, как и их турецкие черкесы, — молча и сосредоточенно смотрели на нас своими печальными красивыми глазами. Нам их было жаль: такое мусульманское терпение, непротивление воле судьбы, этот восточный фатализм вызывали к ним человеческое сострадание и жалость.

В селе чувствовался близкий бой. Начальник Сибирской казачьей бригады, отважный генерал Раддац, со своим малым штабом из-за угла ханы, занесенной глубоким снегом, старательно всматривался в бинокль куда-то на юг. Одет он был не по-зимнему: в кавказскую бикирку, небольшую папаху, без башлыка. На вид он казался молодым, изящным и прытким. После разрыва турецкой шрапнели над селом он вскакивал на крышу ханы, наводил бинокль и активно всматривался во мглу туманно-молочной непогоды, где действовали его сотни. Но, услышав артиллерийский выстрел турок, он быстро спрыгивал вниз, прятался за стену и после разрыва шрапнели вновь вскакивал на крышу и в бинокль смотрел на юг. Мои казаки наблюдали эти акробатические упражнения генерала Раддаца, качали головами и улыбались. И я видел, что он им очень понравился.

По всем кривым улочкам села, держа лошадей в поводу, стояли сотни сибирских казаков. Мне они сказали, что дальше идти нельзя — там их сотни ведут бой.

Мы спешились. Смотрю в бинокль туда, куда смотрит и Раддац. Не дальше как на сто шагов заметны были в туманной мгле темные пятна на снегу. От этих пятен отделялись какие-то фигуры и двигались к нам: то шли казаки передовых сотен Сибирской бригады с седлами на плечах, потерявшие своих лошадей в конной атаке.

От нашего полка подошел второй разъезд хорунжего Некрасова. Спешился и он. Не прошло и получаса, как к селу приблизилась длинная лента людей, сопровождаемая двумя казаками на лошадях. Это оказался турецкий батальон, свыше 500 человек. Турецкий капитан, небольшого роста, сухощавый, с тонкими и благородными чертами лица матового цвета, выбритый, но с пышными черными усами в стороны, вежливо отдал воинскую честь нам с Некрасовым. Мы ответили ему тем же. Серебряные погоны на черкесках ясно дали знать ему, что перед ним офицеры.

Батальон остановился. Турецкие солдаты — молодые и бодрые. Хорошо обмундированы. Лица открытые, смелые. Упадка воинского духа в них не было заметно. С Некрасовым мы подошли к капитану. Он вновь козырнул нам и спросил, говорим ли мы по-французски. Смущенно ответили — нет. Позвали переводчика.

Капитан — с костылем хорошей работы. С ним он, видимо, никогда не расставался. Он нам рассказал, что их дивизия отходила из Эрзерума в арьергарде. Неожиданно атаковала казачья конница и захватила полностью его батальон там, где он этого и не ожидал.

Если есть «горе побежденных», то есть и «радость победителей».

Рассекая туман и снег, с разъездом быстро двигаюсь вперед по горячим следам боя. Где-то впереди, в непроницаемом тумане, слышна орудийная стрельба, но такая, которая бывает только при отступлении — неуверенная. И когда разъезд достиг шоссе, длинная густая колонна турецких войск уже втянулась в узкое дефиле и была неуязвима. Отход ее происходил в полном порядке. Быстро вскочив в село и спешившись, разъезд открыл огонь. Последняя рота немедленно же рассыпалась в цепь и тоже ответила огнем. Их двуколки, совершенно не торопясь и не усиливая своего аллюра, прошли цепь стрелков. Выждав, пока главные силы скрылись в изогнутом дефиле, арьергардная рота снялась и последовала за ними.

С севера-востока, без дороги, по глубокому снегу, широкой рысью к нам движется конная группа человек в сто, в колонне по три. Впереди в светлой офицерской шинели мирного времени, крест-накрест перетянутой походными ремнями, в большой черной папахе, с дикообразной бородой шел ее начальник. На миг остановившись передо мной, он бросил мне фразу: «Где турки?»