Филипп Орлеанский. Регент - Филипп Эрланже Страница 54

Елизавета Фарнезе неожиданно обнаруживает, что несравненный кардинал был фанфароном, интриганом, нечестивцем, честолюбцем — словом, сыном садовника. Она тут же проникается к нему отвращением, заставляет своего мужа ненавидеть кардинала, и теперь они яростно сваливают на него все свои ошибки.

Вечером 4 декабря Альберони по обыкновению работает с королем, который ведет себя с ним как обычно; 5-го монархи уезжают в свою загородную резиденцию Эль-Пардо, оставляя декрет, по которому, «дабы избегнуть вмешательства кардинала в дела министерства и его появления во дворце или в другом месте перед лицом их величеств, ему предписывается в течение недели покинуть Мадрид, а в течение трех недель — владения Испании».

Альберони принял удар стоически. Он решает отправиться в Италию и запрашивает французский паспорт, который Дюбуа, счастливый возможностью избавиться от своего злого гения, радостно ему предоставляет.

Узнав, что Альберони отправился в изгнание и уже проезжает через Каталонию, Елизавета Фарнезе начала мучаться угрызениями совести. К тому же этому — слишком близкому — фавориту было известно много секретов, в том числе и тайны королевской супружеской постели. А если он решит предать или отомстить? И на дороге между Леридой и Жероной группа наемных убийц нападет на карету кардинала, забирает его вещи и его бумаги, но не отваживается его убить. Беглец успокаивается только достигнув французской границы.

«Наконец-то я в христианской стране!» — восклицает он.

Шевалье де Марсен, офицер регента, вежливо провожает его до Антиб. Дорогой Альберони развлекает своего спутника пикантными историями из жизни мадридского двора, описывает супружеские оргии.

Найдя себе убежище под Генуей, он и тут вынужден опасаться мести своих бывших монархов, которые пытались его арестовать, лишить кардинальской шапки, а потерпев неудачу, подсылали к нему наемных убийц. Однако ловкач всегда выходил сухим из воды.

После смерти папы, своего врага, Альберони перебирается в Рим, где наслаждается журчанием фонтанов. Но удача, которую он так безжалостно эксплуатировал, больше не посещает его.

И еще целых тридцать два года Альберони влачит унылую серую жизнь без всяких приключений — в двух шагах от дворца, где его давняя соперница, мадам д’Юрсин, предается, как и он, размышлениям о хрупкости человеческой власти.

Изгнание Альберони совпало с торжеством системы Лоу: в декабре акции шли по 18 000 ливров. Лоу был в ужасе: толпа спекулянтов, подстегиваемая алчными принцами, толкнула его на этот путь, заставила взобраться на вершину, откуда легко было упасть в пропасть.

Однако люди по-прежнему были полны энтузиазма, да и правительство разделяло эту эйфорию. Поэтому для регента было полной неожиданностью, когда шотландец объявил ему о своем намерении все оставить и отправиться в Италию — играть в карты.

Регент протестовал, кричал, умолял: Лоу не был его банкиром или подданным, он был его компаньоном. Разве мог он дезертировать в разгар сражения, бросить возводившиеся города на произвол судьбы, предоставить французам выпутываться из своих несчастий, а Новому Свету — прозябать в варварстве? Его отъезд будет означать конец всего. Чего он хочет? Каких гарантий, каких почестей? Он займет отныне место Кольбера, станет Генеральным контролером финансов.

И Лоу снова сдался, надеясь, вопреки разуму, выпутаться. Авантюрист на его месте избавился бы от своих акций, перевел бы свое огромное состояние за рубеж. Он же по-прежнему держит все свои средства в акциях, связывая собственную судьбу с судьбой своих идей.

Поскольку протестант не мог стать министром, аббат Тансан, достойный брат любовницы Дюбуа, заставляет еретика отправиться в Мелюн, откуда тот возвращается католиком.

Шотландец стал генеральным контролером финансов 5 января 1720 года, а 26-го Филипп V, льстивший себя надеждой, что он сможет диктовать условия мира, получил некоторую надежду на итальянские герцогства и подписал Альянс четырех государств.

Регент торжествовал. Он предотвратил всеобщую войну, сохранил равновесие в Европе, а в разоренной Франции возродил Золотой век.

«Сир, вашему величеству больше не нужно вести войну. С Испанией заключен мир».

Никогда еще регент не был так счастлив, как когда он докладывал об этом Людовику XV. Это не была радость победителя, ставящего сапог на горло побежденному, — это была тихая радость дяди, который возвращает ребенка под отчий кров.

Филипп V впервые повел себя как ловкий дипломат и поручил своему дорогому родственнику защищать свои интересы на Конгрессе в Камбре, где должна была измениться карта Европы. В самом деле, ничего лучшего он не мог и придумать. Герцог Орлеанский, исполненный решимости не допустить гегемонии англичан или, по крайней мере, как-то ее уравновесить, намеревался выговорить для Испании важное преимущество: не только герцогства, но и Гибралтар, который Стенхоуп обещал отдать еще с 1718 года. Он намеревался таким образом возместить испанской монархии причиненный ей ущерб, а Великобританию заставить разделить ее владычество на море.

Торси, всегда отстаивавший интересы испанской короны, заставлял принца более жестко проводить политику Людовика XIV. И союз с Англией, и Альянс четырех государств были вынужденными шагами, чтобы предохранить континент от безумств Альберони. Раз от этого зла избавились, зачем же продолжать болезненное лечение? Сторонники старых порядков при дворе хором вторили ему — Дюбуа оказался жертвой своего собственного триумфа.

В Лоу франко-британский союз видел другую опасность. Убежденный якобит, шотландец не переставал тайно помогать Якову Стюарту деньгами. Свою родину он воспринимал как врага собственной финансовой системы, открыто предсказывал грядущее разорение колоний и английской торговли, не выдержавших соперничества с Миссисипи. Для реформатора французской экономики разумно ведущая себя Испания была совсем не так опасна, как директорат Южной компании. Эта последняя уже сетовала на конкуренцию, уже финансисты из обоих лагерей вели жестокую войну, крайне раздражавшую лондонское правительство.

Поэтому Лоу поддержал Торси, выступая за политику, которая помогла бы ему справиться с морской мощью Англии. Лорд Стерс поднял страшный крик, понося «шарлатана», что вызвало протесты регента и встревоженные официальные донесения. Лоу злорадно подлил масла в огонь: когда курс акций начал снижаться, он заявил, что британский посол ускорил это падение, и отношения между двумя странами стали такими напряженными, что вечный миротворец, лорд Стенхоуп, счел необходимым пересечь пролив.

Министр прямо отправляется к господину генеральному контролеру финансов, предлагает ему всевозможные милости для оставшихся в Англии членов его семьи и, напротив, массу неприятностей для Стерса. Полагая, что с Лоу он справился, Стенхоуп отправляется к регенту и обещает ему свою уступчивость в вопросе о Гибралтаре, а затем высказывает озабоченность необходимостью укрепить положение Дюбуа, живого символа Альянса четырех государств.