Порубежная война - Роберт Святополк-Мирский Страница 55

Но довольно об эмоциях — перейдем к делу.

Сообщаю тебе, что наш план создания сплоченной группы вокруг Великого князя постепенно приводится в исполнение. Отношение Ивана Васильевича к своей невестке более чем доброжелательное, Патрикеев и Ряполовский не только горячо поддерживают идею коронации юного Дмитрия, но и подбирают все новых и новых сторонников этого замысла. Нам удалось добиться того, что теперь московский государь уделяет больше внимания невестке и внуку, чем своей супруге и ее детям. Недавно мне рассказывали о том, как юная княжна Олена горько плакала, жалуясь матери, что отец ее совсем не любит и не виделся с ней уже более двух месяцев. Передают, что Софья в ответ на это сказала, что она сама видит своего супруга нынче гораздо реже, чем прежде, и утешила дочь тем, что вскоре ее выдадут замуж, и она станет великой княгиней или королевой, будет царствовать в своем государстве, а любовь супруга заменит ей недостающую отцовскую, в то время как вот ей, Софье, уже не на что и надеяться.

Мне стало жаль несчастную княжну, и я подумал, не сделали ли мы ошибки, не обратив должного внимания именно на нее, — а ведь она несколько раз посещала кружок нашей сестры Елены, и все отмечали ее ум, любовь и стремление к знаниям, а также расцветающую красоту. И хотя пока Иван Васильевич не дал ответа литовским послам, которые просили ее руки от имени Великого князя Александра, можно предполагать, что, захватив окончательно значительную часть южных и западных русских земель, он согласиться на это, с тем, чтобы закрепить этим политическим браком свои военные достижения…

Однако и лагерь наших врагов не дремлет. Софья, видя свое медленное и неуклонное отдаление от супруга, которым она столько лет безраздельно властвовала, предпринимает какие-то меры.

Нашему брату Степану Ярому удалось узнать от своей супруги Паолы, что Великую княгиню недавно посещал тот самый органный исполнитель, которым мы в свое время очень интересовались.

Неждан, как ты помнишь, просидел несколько месяцев в Венеции, но не смог добыть никаких сколько-нибудь интересных для нас сведений, кроме того, что, возможно, (заметь, только возможно!), он некогда носил имя Джулиано Сантини, который был рожден под знаком Тельца. И если это так, он мог бы быть тем, перед встречей с которым остерегал покойного Ивана Ивановича гороскоп. Быть может, нам удастся узнать о нем более подробно, поскольку представляется случай.

Как я уже писал, встреча этого Сальваторе с Софьей происходила в обстановке чрезвычайной секретности, что выглядит странно, ввиду ничтожности просьбы — речь шла о каких-то запасных частях для органа. Зачем тогда было закрываться в самой дальней палате без окон и с одной дверью, да еще велеть Паоле, которая обычно прислуживает госпоже вплоть до ее отхода ко сну, немедленно отправится к себе со строгим наказом ни на шаг не выходить из своих комнат.

Я направил несколько наших людей для того, чтобы посмотреть, какие последствия может иметь эта встреча. Представь себе, что нам удалось кое-что выяснить: этот Джованни Сальваторе сблизился в последнее время с неким человеком по фамилии Лукомский. Говорят, он заплатил ему немалую сумму денег и тот в сопровождении еще нескольких людей выехал на днях в Литву со всеми проездными документами, подписанными Великой княгиней, якобы для того, чтобы приобрести недостающие части для органа. Это письмо привезет тебе нарочный, который намного опередит группу Лукомского. Прошу тебя распорядиться от нашего имени, чтобы за ними всеми как следует присмотрели: где будут, куда поедут, с кем встретятся. Быть может, таким образом, нам удастся пролить свет на то, кем на самом деле является этот загадочный игрец.

Рад твоему счастью с новой супругой. От всей души желаю тебе достойных наследников.

Во славу Господа Единого и Вездесущего.

Симон.

Тайнопись Z

От Елизара Быка

из Рославля

6 сентября 1492

Симону Черному

в Москву

Во имя Господа Единого и Вездесущего!

Дорогой друг!

Как это странно, что ты напомнил мне о том далеком времени, когда мы стояли на Днепровском обрыве, переживая огромный всплеск эмоций и тогда, должно быть, наши судьбы связались воедино, и далее мы, хоть и по-разному, но испытываем одни и те же радости и горести.

Едва ли не в тот же день, когда у тебя родился внук у меня родился сын, и я всю жизнь привыкший к холостяцкой жизни, впервые своими большими, грубыми и неуклюжими руками поднял крохотное, легкое, как пушинка, тельце младенца, который когда-то, я надеюсь, станет взрослым мужчиной и выберет достойный путь в жизни.

Поэтому я, как никто другой хорошо понимаю твою радость, ибо и меня обуревают точно такие же чувства.

Однако к делу.

Я выполнил твою просьбу, и наши братья проследили за всеми передвижениями Ивана Лукомского, между прочим, называющего себя князем, а также трех людей, прибывших с ним: неких смолян, братьев Селевиных, и одного поляка Матеуша, именуемого иногда Матвеем, который, как выяснилось, служит переводчиком в посольском приказе у Алексея Полуехтова, который в свою очередь предан Софье.

В определенный момент они все разъехались. Часть из них поехали в Вильно (братья Селевины), а Матеуш — в Ковно. Ничего особенно они там не делали, действительно покупали какие-то органные части, какие-то средства от ржавчины и для придания блеска органным трубам, а также встречались с различными органными мастерами, преимущественно итальянцами.

А вот что касается самого Лукомского, то тут есть кое-что интересное. Он навестил одного нашего старого знакомого — князя Семена Бельского и провел с ним в беседах, перемежающихся буйными пирушками, целых несколько дней.

Мы давно уже прекратили наблюдение за князем Семеном, и у нас не было в доме своего человека, однако поставщик соли из Белой — брат третьей заповеди — несколько раз под разными предлогами являлся во время пирушек, чтобы услышать хотя бы обрывки разговоров. Из этих обрывков следовало, что речь шла:

Первое — о каком-то визите Лукомского к Великому московскому князю;

Второе — о нанесении какого-то серьезного вреда извечному врагу князя Семена его родному старшему брату князю Федору Бельскому, литовскому беглецу, живущему ныне в Мореве, которую пожаловал ему Великий московский князь. Речь шла о том чтобы ловко свалить на него вину за какой-то заговор.

Третье — о возможности перехода на московскую сторону самого князя Семена Бельского.

Во всем этом, кажется, нет ничего подозрительного и, тем не менее, все это немного странно, особенно столь неожиданный визит Лукомского к Семену Бельскому, с которым, как оказалось, они много лет знакомы, и этот Лукомский даже служил у него в свое время начальником охраны. Потом он перешел на Московскую сторону и давно уже живет в Москве.