Госпожа Рекамье - Франсуаза Важнер Страница 55

Чудовищное заблуждение! Это значило плохо знать римлян, любивших патриархальный уклад, при котором они жили, любивших своего папу, как они любили свои праздники и роскошные процессии, по сравнению с которыми шествия с идолами из папье-маше якобинского толка казались им жалкими пародиями. Бонапарт послал к ним в 1797 году своего брата Жозефа, потом, на следующий год, — Бертье. Он хотел бы, чтобы военная оккупация имела вид покровительства. Ее узаконили, создав искусственную Римскую республику, которую римляне и тогда, и сейчас еще называют «французским режимом». Они были убиты горем, но бессильны.

Разграбление Рима французской армией при попустительстве Массены, адъютанта Бертье и поклонника Жюльетты, остается одной из скандальных акций политики Директории. Война, как известно, должна была кормить войну. Мало того, что население было обескровлено, сокровища церквей, дворцов и музеев систематически опустошались, богатства Ватикана, в том числе его знаменитая библиотека, были разграблены, и всё это, разумеется, как всегда, во имя святой свободы. Статуя Паскуино, это чисто римское изобретение, каждое утро пестрела мстительными или лукавыми бумажками, выражавшими глас народа. «Правда ли, что все французы воры?» — спрашивали у него. Паскуино отвечал: «Tutti, no, ta buona parte!» [27] Под иронией всё труднее удавалось скрыть ненависть к оккупантам.

При Консульстве всё как будто уладилось: подписание Конкордата означало перемирие. Но как только Наполеон был коронован, он снова превратился в угрозу для римлян. Его двусмысленное отношение к папскому городу сбивало с толку. Завороженный его славным прошлым и его призванием, Наполеон хотел сделать его вторым городом своей будущей империи. Он провозгласил своего сына Римским королем и мечтал о том, чтобы самому там короноваться. И при этом проявлял к нему суровость и ни разу там не побывал. Наполеон без всяких церемоний располагался лагерем при всех дворах Европы, но ни разу не посмел показаться в Вечном городе. В июне 1809 он послал Миоллиса его оккупировать. Чуть позже похитил папу. Установил там Консульту — правительственный совет из пяти французов, снова обескровил, а потом попросту аннексировал.

И вот в этот-то скорбящий город и приехала Жюльетта. Столица департамента Тибр плохо выносила управление, навязанное иностранными силами, которые символизировали военный губернатор, всемогущий генерал Миоллис, префект, г-н де Турнон, и начальник полиции, г-н де Норвен. Аристократия приспособилась к этому лучше, чем народ, пребывавший в мрачном отчаянии.

В оправдание официальным представителям французского правительства надо сказать, что они вовсе не были палачами: они делали всё, что в их власти, чтобы постичь нравы и особенности психологии населения, которым управляли. Миоллис всей душой полюбил Рим и решился покинуть его с тяжестью на сердце. Несмотря на оковы, которые фантазер желал наложить на римлян, смесь слепого бюрократизма и модели, внушенной чтением древних в редакции Корнеля, — короче, самое далекое от действительности представление о Риме и его жителях оскорбляло их, не давая дышать. Это нелепое возрождение казалось им верхом неудобства, если не сказать регрессом.

Жюльетта временно остановилась у Серии, на площади Испании, пока не подыщет постоянной квартиры, которая подвернулась месяц спустя. Первым римским обиталищем Жюльетты стал «благородный этаж» палаццо Фиано, на улице Корсо. Французские власти являлись к ней из уважения, по-прежнему внушаемого ее именем. Да и какую опасность может представлять для имперских властей эта одинокая молодая женщина с ребенком?

Разболевшись по приезде, Жюльетта прошла посвящение в римскую жизнь, побывав на самом красивом и самом символичном христианском обряде — сумеречном богослужении в соборе Святого Петра, когда по завершении мессы хор Сикстинской капеллы исполнял Miserere Allegri.

Великий момент! Miserere, сочиненное в начале XVII века собственным композитором знаменитой капеллы, было ревниво охраняемым сокровищем. Написанное для двойного хора на слова 51-го псалма, оно проникало в душу благодаря как чистоте голосов, так и инсценировке, предшествовавшей его исполнению. Говорят, что юный Моцарт, услышав его в 1770 году, смог, выйдя из собора, записать его от начала до конца. Один экземпляр (подписанный гением) просочился в свет.

У Жюльетты еще будет случай снова послушать этот хор, и мы к этому еще вернемся, но в начале 1813 года доступ в Сикстинскую капеллу, закрытую в отсутствие Святого отца, был закрыт. Одетая, как положено, во все черное с ног до головы, она заняла место в большой Хоровой капелле, богато украшенной искусственным мрамором и позолотой, где по традиции ставили гроб с телом недавно умершего папы, пока не закончится сооружение предназначенного для него памятника. В тот вечер она была сильно удивлена: пока великолепные и нежные голоса кастратов уносились ввысь, она, крайне взволнованная, услышала рядом рыдания растроганного мужчины. Это был префект полиции, г-н де Норвен… Кто бы мог подумать, что высший имперский чиновник, да еще на такой суровой должности, окажется столь чувствительным?..

Г-же Рекамье понравится в Риме. Очень скоро она полюбит неподражаемую красоту неба, холмов, развалин (где проводили раскопки археологи, отряженные Наполеоном), церквей и дворцов. В Риме к ней вернулся жизненный задор. Невеселый, осиротевший город, оставленный блестящими иностранцами, оживлявшими его светский сезон, город во власти оккупанта покорил ее и излечил.

Жюльетта без труда составила себе приятное окружение. Поселившись на Корсо — элегантном проспекте Рима, между площадью Венеции и Пьяцца дель Пополо, — она смогла открыть скромный, но приятный салон. Палаццо Фиано занимал центральное положение: на углу площади Лючина, напротив улицы Фраттина, параллельной улице Кондотти, выходящей на площадь Испании. Эта резиденция Перетти, а затем Оттобони, в стиле барокко, но перестроенная в конце XIX века, до сих пор сохраняет всё свое очарование и миленький фонтан во внутреннем дворике. Во времена г-жи Рекамье палаццо Фиано был знаменит своим кукольным театром. Этим развлечением очень дорожили, потому что оно не подвергалось цензуре. Особенно ценил его Стендаль. В двух шагах оттуда — церковь Святого Лаврентия в Лючине, основанная в IV веке, гордившаяся тремя своими сокровищами: решеткой, на которой был сожжен святой, красивым распятием над алтарем и могилой Никола Пуссена. Жюльетта, считавшая, что последняя слишком мало известна, впоследствии, вместе с Шатобрианом, способствовала созданию барельефа, достойного великого художника.

Навещали ее, кроме официальных лиц, с которыми она была в хороших отношениях, по большей части французы. Самым романизированным из них, и самым пожилым, был старый маркиз д'Аженкур, археолог и нумизмат, который уже почти сорок лет, поселившись в Вечном Городе, изучал его чудеса, работая над «Историей искусства в памятниках». Это был типичный дворянин дореволюционной эпохи, безупречно учтивый, рыцарски галантный и безгранично добродушный. Он жил в доме под названием «Сальваторе Роза» у церкви Святой Троицы на холмах, и когда Жюльетта навещала его, то обратно уходила с целыми охапками цветов и ветвей апельсинового дерева.