Ким Филби - Николай Долгополов Страница 55

В четвертом томе «Очерков истории российской внешней разведки» приводятся такие цифры: «Об интенсивности работы с источником говорит отчет резидентуры, направленный в Центр 31 мая 1941 года. В нем, в частности, идет речь о направлении 60 пленок с материалами Кернкросса по разнообразнейшим аспектам — от военно-политических до чисто разведывательных».

Грянуло 22 июня, и Кернкросс без всякой раскачки приступил к обработке сообщений об отношении английской верхушки к нуждам Красной армии, о затягивании рассмотрения вопросов о военных поставках в СССР. Стало понятно, что союзники не торопятся направлять в Россию современное вооружение, не заботятся об увеличении объемов поставок. Быть может, сегодня эти строки и звучат суховато, но осенью 1941-го, когда судьба Москвы висела на тончайшем волоске, информация была исключительно востребована.

Однако вскоре, как когда-то в 1938-м, Кернкроссу, он же теперь «Карел», пришлось подыскивать новое место службы. Лорд Хэнки поменял работу, а вслед за ним поисками иного вида деятельности пришлось заняться и его секретарю. Сложнейшая проблема: и на новом месте работа Кернкросса должна была вестись во благо Советского Союза. Резидент Горский посоветовал ему попробовать устроиться в школу шифровальщиков в Блечли.

Тут я должен снова обратиться к встречам с Владимиром Борисовичем Барковским. Считалось, будто к 1942-му англичане частично разгадали не только немецкие, но и советские шифры. Действительно, сообщения немецкого Генштаба они перехватывали и расшифровывали и некоторыми данными даже делились с «этими русскими». Но проникли ли бритты в тайны нашего шифра? Владимир Борисович категорически отверг утверждения, будто разгадать его во время войны помогла найденная где-то в Финляндии полуобгоревшая книжка с кодами. Такого не было! Лишь после, когда в Канаде на сторону противника переметнулся шифровальщик Гузенко, а к работе подключился гениальный дешифровальщик Мередит Гарднер, англичане и американцы частично продвинулись в решении этой задачи. А как же тогда с американской операцией «Венона», в результате которой «главный противник», пусть и задним числом, вроде бы справился с расшифровкой посланий Центра в Штаты, что привело к аресту и последующей казни супругов Розенберг и к другим неудачам нашей разведки? Барковский объяснял: шла игра спецслужб. Доказательств вины советских агентов не было, и легальными методами засадить их в тюрьму было невозможно. Вот и прибегали к давлению: шантажировали вымышленными расшифрованными посланиями, выбивая признания из слабонервных. Так, например, сознался наш агент — талантливый немецкий ученый Фукс, хотя прямых доказательств его сотрудничества с Советами не было.

Кстати, эту точку зрения подтверждают и теоретические работы Филби на тему, признавать «провалившимся» агентам свою вину или нет. Опытный разведчик настаивал на полном непризнании вины…

Проникновение Джона Кернкросса в школу в Блечли-парк можно считать серьезной удачей разведки. Джону снова помогло знание языков — на его «низкое происхождение» в жестокие военные годы было уже наплевать.

И «машина» под названием «Кернкросс» заработала на всю катушку. Тут, кстати, есть такой интересный вопрос: англичане, даже делясь с СССР расшифрованной немецкой информацией, никогда не выдавали источников. Утверждали, что сведения добыты то в третьих странах, то благодаря немецким перебежчикам… Да и «дележка» с русскими союзниками шла выборочно, иногда с опозданием. Так что Кернкросс просто восстанавливал справедливость.

Однажды Черчилль попытался объяснить советскому руководству такой вот «английский» стиль общения: мол, их Сикрет интеллидженс сервис была уверена, что немцам удалось завербовать нескольких высокопоставленных сотрудников советского Генштаба, а раз так, то предоставлять всю информацию опасно. Кстати, британское предположение до конца пока не опровергнуто. Были ли в Генштабе предатели? Ответа нет…

Хотя кто бы в то время признался англичанам, что обнаруженный ими благодаря расшифровке агент «Макс», он же «Гейне», является советским разведчиком Александром Демьяновым? Подготовленный осенью 1941-го одним из лучших радистов НКВД Вильямом Фишером, он перешел линию фронта, сдался немцам, окончил разведшколу абвера, вернулся по его заданию в Москву и якобы благодаря усилиям противников советского режима попал в Генштаб. Действительно, по просьбе разведки Демьянова туда взяли, одно время он даже состоял при легендарном маршале Рокоссовском и чуть не до завершения войны передавал немцам дезинформацию. Возможно ли было раскрывать операцию, о которой даже в НКВД знали только считаные люди? Кстати, гриф секретности с «Макса» — «Гейне» был снят только в 1990-х годах, когда его уже не было в живых.

Кернкросса все это не касалось, и материалы от него шли потоком.

Остановлюсь лишь на бесценных, что помогли выиграть небывалое за всю историю войн танковое сражение на Курской дуге. Это «Карел» еще в 1942 году передал в Москву попавшие к англичанам технические характеристики нового немецкого танка «Тигр». В частности, стала известна толщина его брони, которую конструкторы из Германии считали непробиваемой для советской артиллерии. Однако у наших оружейников хватило сил и знаний для быстрого изготовления новых, гораздо более мощных, чем прежде, снарядов, разработки мощных систем самоходной артиллерии. В результате вскоре уже «тигров» уничтожали воистину с русским размахом, который просто вгонял фашистов в панику.

«Карел» уведомил резидентуру и о том, что немецкое командование полностью ознакомлено с построением обороны советских войск на Курской дуге, и нашему руководству удалось в последние дни перед Прохоровкой произвести их скрытую передислокацию, что явилось для противника полной неожиданностью.

В одной из глав этой книги безымянный, но авторитетнейший рассказчик упоминает о коробочках с орденами, хранящихся в навечно засекреченных личных делах некоторых наших помощников. Такой орден есть и в папке Кернкросса: за Курскую дугу он был награжден орденом Красного Знамени.

Награду еще во время войны доставили в Англию. Резидент Крешин встретился с «Карелом» и вручил орден Джону. Тот был благодарен и тронут. Однако затем орден был возвращен резиденту, вложен в коробочку и снова проделал неблизкий путь — теперь от Лондона до Москвы, где боевой награде суждено было навсегда осесть в недоступном хранилище…

Вскоре Кернкросс поменял Блечли на другой род секретной деятельности. В центральном аппарате СИС он анализировал расшифрованные телеграммы немцев о работе их разведки в Советском Союзе и на Балканском полуострове. Знал многих немецких агентов и разведчиков по именам и псевдонимам. Надо ли говорить, что «знакомилась» с ними и советская разведка?

Кернкросс попал в свою стихию: множество материалов, поток информации, четкий анализ, передача документов связнику. Работать в СИС ему было легче, чем в Блечли-парк: по инструкции отработанные материалы должны были сжигаться, но указание это выполнялось далеко не всегда, учета расшифрованных и уничтоженных телеграмм не велось. Так что «Карел» часто передавал в резидентуру оригиналы, которые можно было не возвращать обратно.

Подчас его коллеги по СИС допускали явные небрежности. Раз в неделю, на своих вечерних дежурствах, он просматривал материалы, получаемые другими работниками из самых разных регионов. Так, однажды ему прямо в руки приплыл список английских агентов в Балканских странах.