Мемуары "власовцев" - Александр Окороков Страница 55

Все его манеры, несмотря на кажущуюся солдатскую грубость, все же располагали к себе. Чувствовался большой человек, который мыслит, не задерживаясь на мелочах, каким-то непостижимым инстинктом умеющий находить правильную линию. Я подчеркиваю — инстинктом, потому что я ни во время первой нашей беседы, ни во время дальнейших встреч и обменов мнениями не мог констатировать наличия у Власова особенно большой начитанности и учености в области политики, гуманитарных и социальных наук, искусства и т. д. Военные мне потом говорили, что его эрудиция в области военных наук огромна, и он в этом отношении стоит очень высоко в ряду международных военных авторитетов. В Советской армии он дослужился до чина генерал-лейтенанта, будучи сравнительно молодым — в начале своих 40 лет, состоял в коммунистической партии, был орденоносцем, пользовался большим авторитетом даже у Сталина, у которого неоднократно бывал на личных докладах. Очевидно, советский Генеральный штаб учитывал, что в лице Власова имеет не только военного специалиста, но и способного политика, и поэтому направил его советником к Чан-Кайши, где он и провел около двух лет незадолго до войны. [43]

Рядом с ним Василий Федорович Малышкин действительно казался оправдывающим свою фамилию. Он ничем внешне не выделялся, но после нескольких минут разговора становилось ясно, что по своей культуре он стоит значительно выше Власова. Незаурядного ума человек, он быстро схватывал любую тему разговора и вел ее очень уверенно, будучи очень начитанным и разносторонне развитым. Если не ошибаюсь, в Советской армии он имел чин генерал-майора, командовал дивизией, был так же, как и Власов, членом партии.

Как только оба появились на вечере, Власов сразу же завладел вниманием всех присутствующих. Это внимание его нисколько не тяготило, он, очевидно, сам считал, что имеет на него право, и поэтому держал себя вполне уверенно. Естественно, разговор прежде всего коснулся наболевшей темы — перспектив борьбы с большевизмом на фоне той всеобщей ненависти, которую вызывала политика немцев. Меня поразил неожиданный оптимизм Власова. «Эх, дали б мне несколько дивизий, я бы сразу всему свету показал, на какой гнилой основе Сталин строит свои успехи, — сказал он. — Наш русский, украинский, белорусский селянин хорошо понимает, что Сталин его обманывает, обещая всяческие блага после войны, но он дерется, не имея выхода из того тупика, в который его загнала судьба; в начале войны ведь сдавались тысячами, никто не хотел воевать. Поверили немецкому слову — и в результате немцы устроили массовое уничтожение всех этих людей, добровольно бросивших свое оружие».

Я, бывший недавно председателем украинского Красного Креста, рассказал о тех ужасах, которые происходили в лагерях военнопленных, и о той бессмысленной жестокости, с которой культуртрегеры расправлялись с военнопленными и беззащитным населением. Когда меня в начале 1942 года арестовало гестапо, следователь нашел у меня в столе большое количество донесений наших агентов из лагерей, рассказов и клятвенных заверений очевидцев и опросов самих потерпевших, чудом вырвавшихся из лагерей, — и обвинил меня в тенденциозном отборе этих фактов! Однако я был далек от всякой тенденциозности. У меня еще в памяти было свежо ужасное происшествие с одни киевским старым врачом. После продолжительных поисков ему посчастливилось найти своего единственного сына в лагере военнопленных в г. Хороле. Это был один из самых ужасных лагерей, в нем свирепствовал сыпной тиф, и несчастные пленные гибли там сотнями ежедневно. Несчастный отец ходил повсюду с просьбами освободить сына, который был слабого здоровья. Его водили за нос обещаниями, и в конце концов, когда он получил это освобождение на руки и поехал в лагерь, он узнал, что его сын заболел сыпным тифом и накануне умер. Несчастные родители покончили жизнь самоубийством. И таких случаев было немало. Были и такие, когда сыновья и отцы погибали от голода в лагере, не имея возможности известить своих родных крестьян, живущих неподалеку, которые могли бы поддержать их.

Эти и подобные им примеры, которые я сообщил Власову и Малышкину, были причиной того пессимистического настроения, в котором я находился. Поэтому я высказал свое сомнение в том, что Власову удалось бы при наличии нескольких дивизий коренным образом изменить положение на Восточном фронте. Однако Власов настаивал на своем. Он считал еще возможным повалить Сталина — в том случае если немцы изменят свою политику по отношению к восточникам. Если немцы до сего времени вели политику уничтожения по отношению к своим врагам, то Сталин с не меньшей жестокостью уничтожал своих. «Ведь вам известно, какой расправе подвергается население после того, как большевики вновь занимают местность», — сказал он. И действительно, нам тоже было известно, что возвращение Красной армии несет с собой бесчеловечные расправы с теми, которым не посчастливилось унести ноги. «Наш народ находится сейчас в тупике, одинаково ненавидя и своих, и иноземных поработителей. Он ждет только сигнала, чтобы восстать».