Битва при Пуатье - Жан Девиосс Страница 55

Следовательно, с точки зрения франков, – к счастливому обстоятельству, посеявшему смятение и некоторую неразбериху у мусульман. Как известно, мусульманские военачальники в любых ситуациях расплачивались собственной головой. Тщетно Абд-ар-Рахман прилагал усилия, чтобы возобновить сражение в лагере, оказавшемся уязвимым местом. К началу ночи он нашел свою гибель в схватке, еще более жаркой, чем просто рукопашная.

Был ли он убит ударом аквитанского копья, сразила ли его стрела или настиг смертоносный дротик? Рассказы множатся до бесконечности, опираясь на одно лишь воображение. В Житии св. Феофана можно прочитать, что эмир пал, сраженный рукой самого Карла Мартелла, пронзившего его острием меча. Вот это, как мы разъясним в дальнейшем, и стало тем самым обстоятельством, которое определило исход битвы. С этого момента, как писал Родерих Толедский, «австразийцы крупного телосложения, с железными руками, с грудью колесом, уничтожали арабов».

«…Скоро ночь встретила конец битвы, и они опустили свои мечи с разочарованием».

Конец сражения

Ночь положила конец хаосу беспорядочной битвы, которая, вероятно, обернулась в пользу Карла. Тем не менее в том, что «арабы были спасены гонгом», уверенности нет. Сегуин утверждает, что они прекратили сражение по крику: «Эль Балат!», (дорога) – сигнал к сбору, требовавший немедленного отклика. Подробность, несколько рискованная в силу своей конкретности. Тем не менее если бы сарацины приняли решение отступить без дальнейшего промедления, то это прекрасно соотносилось бы с реальностью. Чтобы отступление было успешным, необходимо было, чтобы оно началось во время последних вспышек битвы. Как и требовала логика, арабы быстро покинули поле битвы, чтобы их отход не был обнаружен франками. Ничто не дает основания для рассказов, которые нам довелось прочитать:

«Тогда можно было видеть, как на равнинах Пуату племена Хиджаза, Йемена и Неджда обратили свое оружие против своих и яростно терзали друг друга».

«Ночью беспорядок и отчаяние довели различные племена из Йемена и Дамаска, Африки и Испании до того, что они подняли оружие друг на друга, а остатки их рассеялись».

Этой картине битвы, которую мы попытались нарисовать, недостает обрамления. Едва ли можно говорить о римской дороге и арабских шатрах. Здесь часто оказывается больше вымысла, чем исторических подробностей. Достаточно процитировать, например, «подтвержденное доказательствами исследование места, где произошла битва при Туре» генерала Маргарона. По всей вероятности, никогда за всю свою карьеру этот офицер не имел под своим командованием таких дисциплинированных войск, какими располагали Абд-ар-Рахман и Карл Мартелл, и он заставляет их перестраиваться как на больших тактических учениях: «Прежде всего я допускаю, что Карл Мартелл прибыл на левый берег Луары как раз вовремя, чтобы прикрыть Тур и преградить Абдираману подход к реке…» Принудительно «разделив и подразделив» сарацинскую армию на четыре воинских корпуса по сто тысяч человек в каждом, генерал Маргарон располагает ее двумя линиями между Шательро и Туром, «правый фланг – у Гартемпе и Креза, а левый – неизвестной протяженности, но охватывающий Мирбо». Не менее точен наш автор и в отношении франкской армии: «Первый корпус, переправившись через Крез, достиг Шатильона и Лоше. Второй корпус, перейдя через Крез в Пор-де-Пиле, прибыл в Кормери и Монбазон. Третий корпус переправился через Вьенну у острова Бушар и прибыл в Азэ-ле-Ридо. Четвертый корпус (шестьдесят тысяч человек) занял линию, образованную Крезом и Вьенной, и установил связь с тремя остальными корпусами, закрепившимися на Индре». И вот мы подходим к завершающему столкновению: «Остановившись на мысли, которую бесконечно подтверждают почва и другие соображения, я сознаюсь, что склонен искать основное поле битвы при Туре на прилегающих равнинах Атэ и Сублене, напротив плато Сен-Мартен-ле-Бо, Круа де Блере и Сенонсе, на этих равнинах, столь удобных для масштабных кавалерийских маневров». Далее автор повествует обо всех перипетиях сражения, попеременно демонстрируя читателю проявления хитрости и силы, превозносит героическую вылазку гарнизона и решающее вмешательство Эда и его аквитанцев. К несчастью, мы вынуждены предоставить автору забавляться своими оловянными солдатиками и ласкающей уверенностью, поскольку, когда мы приступаем к заключительному, совершенно негативному, эпизоду сражения, наиболее благоразумным определенно представляется возвращение к рассказу Анонима:

«На следующий день франки увидели огромный лагерь арабов и их шатры по-прежнему на том же месте. Они не знали, что лагерь безлюден, и предполагали, что внутри находятся готовые к битве сарацинские фаланги. Карл выслал разведчиков с заданием. Оказалось, что армии исмаилитян отступили. В полном порядке и тишине они бежали ночью. Однако европейцы еще опасались, что те прячутся на дорогах и готовят засады. И были поражены, когда, осторожно обойдя вокруг лагеря, они никого не обнаружили. И поскольку эти прославленные люди вовсе не заботились о погоне, они, лишь разделив между собой трофеи и добычу, счастливые, вернулись каждый в свою страну».

Таким образом, в воскресенье, как и накануне, Карл построил свою армию в боевом порядке, чтобы снова попытать счастья в бою. Определенно, как пишет генерал Бремон, франки «должно быть, не имели прочной уверенности в своей победе», несомненно, они просто чувствовали, что она не за горами, и были готовы продолжить сражение. Не подлежит сомнению тот факт, что они не вели непосредственного наблюдения за неприятелем и находились в полном неведении относительно его ухода; Аноним объясняет это следующим образом:

Перед европейским воинством – арабский стан в первозданном порядке, но этот лагерь нем и недвижен. Ни движения, ни звука, еще меньше – возбуждения и суеты, предшествующей сражению. Франки слушают и смотрят, их наполняет неуверенность и удивление. Период ожидания заканчивается, и они высылают шпионов. Шатры пусты, но еще долгое время австразийцы шарят и высматривают по всей округе, желая расстроить то, что считают военной хитростью.

Но битва действительно окончилась, и можно думать, что Карл, став победителем в силу выхода противника из игры, был разочарован этим неудавшимся сражением.

У этой удивительной ситуации есть только одно объяснение: битва прекратилась не за отсутствием сражающихся, а за отсутствием арабского военачальника, который был убит. Вот главный фактор, сыгравший решающую роль в этом сражении. Лишившись Абд-ар-Рахмана, арабы отказались от борьбы и предпочли бегство. Битва, которая, бесспорно, должна была длиться в течение нескольких дней, прервалась уже на начальном этапе. Смерть Абд-ар-Рахмана сделала внезапное прекращение битвы неизбежным. Мусульмане, которых это событие привело в замешательство вместо того, чтобы взбудоражить, решили бежать, оставив в качестве последней хитрости свои шатры и добычу. Если говорить об этой последней уловке, то суть ее заключалась в том, что беглецы не применили военного принципа Мухаммеда: «Когда вы отступаете из неприятельской страны, не оставляйте там ни лошадей, ни скота, ни фуража, ни пищи, ничего такого, что враг мог бы использовать для своей обороны». Таким же отступлением завершилась и битва при Тулузе после гибели Эль-Самха.