Повседневная жизнь Версаля при королях - Жорж Ленотр Страница 55

По возвращении во дворец — «большой куверт», то есть парадный обед. Он сервирован в одной из передних комнат, ведущих к залу «Бычий глаз». Король и королева садятся друг против друга за маленький и, как того непременно требует этикет, квадратный стол, заставленный серебром. Только для них приготовлены обитые зеленой парчой кресла; герцогини усаживаются на поставленные в ряд табуреты, а позади них остается стоять целая толпа придворных. Кто угодно может присоединиться к ним: достаточно быть прилично одетым, иметь при себе шпагу и держать под мышкой шляпу (все это берется напрокат у дворцовых привратников).

Зрелище стоит таких усилий. Вот служители вносят золоченые «сундучки» — в них содержатся соль, перец, сервиз и салфетка; на поставцах высятся графины с охлажденным вином. Трапеза началась. Блюда, прибывающие сюда под эскортом гвардейцев, оказываются из-за продолжительности пути от кухни до королевского стола несколько остывшими, хоть и закрыты высокими металлическими крышками.

Не будем подробно останавливаться на меню — это заняло бы не менее двух страниц. Оно состоит из пятидесяти различных кушаний: тут и четыре супа, и два очень солидных главных блюда — говядина с капустой и задняя часть телятины на вертеле; безусловно, человеку с хорошим аппетитом здесь есть чем поживиться.

Королева во время публичной трапезы обычно ничего не ест и лишь смотрит на мужа; он же, как истинный потомок Бурбонов, не ограничивает себя лишь корочкой хлебца. Вслед за дебютом ему подают еще шестнадцать блюд: тут и индюшачьи потроха в бульоне, и сладкое мясо в папильотках (то есть приготовленное завернутым в промасленную бумагу), и молочный поросенок на вертеле, и бараньи котлетки, и телячья голова под острым соусом… Затем появляются четыре вида закусок, и не какие-нибудь редисочки или хитро свернутые ломтики колбасы, как нынче, а куски телятины, филе молодого кролика, холодные индюшата, телячьи поджилки; за ними следуют шесть жарких, два основательных салата и шестнадцать легких — из овощей, яиц и молочных продуктов; и наконец на десерт — дивные фрукты: виноград, гранаты, груши, необыкновенного сорта вишни, и т. д. и т. п. Четыреста каштанов и сорок восемь кексов завершают трапезу…

Разумеется, Людовик XVI не обязан одолеть всего, просто ему предлагается широчайший выбор любимых яств. Конечно, «представление» такого количества блюд было делом длительным и очень утомляло из-за постоянного снования прислуги; кроме того, оно сопровождалось возмутительным воровством. Все знали, что блюда, к которым никто не притронулся, наверняка будут переправлены на съестной рынок Сердо, где к вящей выгоде офицеров Мундшенкского ведомства королевский десерт всегда шел нарасхват. Это и составляло для причастных к этому ведомству служащих всех рангов и специальностей специфическое материальное преимущество.

Боясь утомить внимание читателя темой королевских застолий, мы с сожалением отказываемся от дальнейшего смакования подробностей, при том, что наши архивы дают возможность добраться до наимельчайших. Ученый, дерзнувший на исследование в этом направлении, должен заранее смириться с равнодушием широкой публики. Но те, кто влюблен в Версаль (а такие встречаются), с восторгом обнаружат в его работе как раз недостающие обычным путеводителям детали. И, опираясь на точные факты, они теперь смогут живо вообразить себе ту сугубо частную, семейную жизнь, что протекала в прекрасном дворце вплоть до момента насильственного изгнания его владельцев.

Когда 5 октября 1789 года около четырех часов пополудни из окон замка были замечены первые шеренги женщин, ведших за собой парижский люд на приступ, огромный дворец охватило смятение. Внезапно стало очевидно, что построенная для престижа и пышных церемоний «твердыня монархии» не в состоянии выдержать осаду, и доступы в нее абсолютно не защищены.

К наступлению ночи парижане уже завладели большим двором и сгрудились у изящных и хрупких решеток. Толпа все нарастала. Она затопила огромную площадь и все видимое пространство. Малейшего усилия колоссальной орды было достаточно, чтобы дворец с неизбежностью пал ее жертвой.

Его защитниками оставались лишь предназначенный для парадов гарнизон, половина гвардейской роты, подразделение швейцарцев и часть фландрского полка. Несколько входов были срочно забаррикадированы, и двери, что не двигались на своих петлях со времен Людовика XIV, впервые оказались заперты.

Поступавшие извне новости были ужасны. Выяснялось, что к первой толпе восставших плотной и решительной колонной прибывает весь парижский люд, а за ним движется со своими пушками Национальная гвардия. Ощетинившись штыками, палками, пиками, яростно толкаясь, беспрестанно растущая людская масса наполняла воздух дождливого вечера угрожающим гулом. В нем сливались резкие выкрики, брань, ружейные выстрелы и угрозы в адрес «Австриячки».

Оба министерских крыла замка уже захвачены; в их окнах то и дело появлялись бородатые мужские физиономии, жуткие мегеры с голыми локтями и мясники в холщовых колпаках. Все они вопили и грозили кулаками золоченым балконам, античным бюстам и аллегорическим статуям благородных фасадов Мраморного двора.

В торжественных залах дворца, обычно таких прибранных и чинных, царят суматоха и смятение, словно на какой-нибудь большой фабрике, где внезапно вышли из повиновения все машины. Вдоль восхитительной галереи растерянно бродят перепуганные господа и дамы; встречаясь, они вполголоса обмениваются новостями: «Что слышно?» — «Министр внутренних дел де Сен-При и управляющий замка де ла Тур де Пен кинулись в ноги королю, умоляя его укрыться в Рамбуйе». — «И он согласился?» — «Нет, отказался». — «Что же он говорит?» — «Ничего».

Вынужденный внезапно прервать охоту (за ним специально посылали), король по возвращении заперся у себя и не хочет выходить. А королева? Она колеблется, но ни за что не оставит мужа. В Зале мира, от которого начинаются ее апартаменты, придворные дамы Ее Величества ждут приказаний — они устроились на табуретах, на краешке столов для карточной игры; несколько свечей еле освещают зал.

А штурм все нарастает… Он уже бьется о стены замка. Время от времени острием пики он настигает поставленного у дверей солдата или гвардейца, похищает его, разоружает и раздирает в клочья… И тогда доносится победный крик, тут же поглощаемый неумолчным и монотонным шумом этого людского океана.

В зале «Бычий глаз», в парадной комнате короля и в соседнем с нею Зале совета (его окна как раз высятся над беснующейся толпой) собрались вместе королевское семейство, министры и советники по особым делам. Тысячи соображений — и никакого решения. Измученный король то и дело покидает собрание и запирается в своем кабинете, чтобы прийти в себя. Он словно оцепенел; с ним говорят — он не отвечает.

В полночь появляется Лафайет; [182] он успокаивает осажденных, он уверяет, что «все будет хорошо»: его национальные гвардейцы заняли посты у дверей, и ночь должна пройти спокойно, он берет это на себя.