Фараон - Карин Эссекс Страница 56

— Это грандиозный план, Цезарь, — сказал Антоний. — Меня смущает в нем лишь одно: я не все время буду рядом с тобой.

— Римская империя слишком велика, а людей, способных ею править, слишком мало, — отозвался Цезарь. — В этом самая большая из стоящих перед нами трудностей. Я направляю тебя туда, где ты нужнее всего. И кстати, ты мог бы и заметить, что будешь находиться не настолько далеко от меня, чтобы я не мог при необходимости позвать тебя на помощь.

Он повернулся к Клеопатре.

— Или тебя, дорогая.

Теперь Цезарь смотрел на них обоих:

— Вы прекрасны, словно звезды. Какое чудо, что мы трое собрались вместе! Вы понимаете, какие возможности это сулит?

Антоний и Клеопатра, вместо того чтобы смотреть на Цезаря, взглянули друг на друга. Что-то безмолвно проскользнуло между ними — нечто такое, чему невозможно было подобрать имя, но что было тем не менее вполне осязаемым и реальным. Нечто такое, что было тесно связано с Цезарем и вместе с тем не имело к нему никакого отношения. Это длилось лишь долю секунды, но Клеопатра почувствовала: то, что зародилось в сей краткий миг, стало неотъемлемой частью ее мира. Она была уверена, что Антоний тоже знает об этом, поскольку он на мгновение утратил дар речи и на лице его застыла напряженная улыбка.

Теперь ни Антоний, ни Клеопатра не смели ни обмениваться взглядами, ни отвечать на вопрос Цезаря. Они ждали, пока диктатор скажет по этому поводу еще что-нибудь, но он, казалось, полностью сосредоточился мыслями на карте. В конце концов молчание нарушила Клеопатра.

— Возможности? Какие возможности, диктатор? — неуверенно переспросила она.

Цезарь взял кусочек мела и провел линию от Италии к Северной Греции, к Египту и снова к Риму.

— Этим дело не ограничится, верно?

Антоний перестал улыбаться и сделался предельно серьезен.

— Нет, не ограничится.

Цезарь взял Клеопатру и Антония за руки.

— Вы будете превосходно выглядеть рядом со мной во время моего триумфального шествия.

Клеопатра сидела в ложе на Форуме, предназначенной для высокопоставленных чужеземцев, и искоса поглядывала на ослепительно белое небо. Она оставила сына на вилле, потому что Цезарь беспокоился за его безопасность. Но царица Египта не собиралась пропускать сегодняшнее представление — представление, столь тщательно подготовленное их троицей, которую они сами уже начали в шутку, втайне именовать «новым триумвиратом»: Цезарь, Клеопатра и Антоний, трехстороннее сотрудничество, которое должно было со временем превратиться в гигантский треугольник неодолимой мощи, треугольник, чьи грандиозные, всепроникающие углы протянулись на небывалые расстояния.

Клеопатра даже начала было опасаться, что не сможет попасть на Форум. Бессчетные толпы заполняли узкую Священную улицу и стояли стеной столь плотной, что стражникам, охранявшим носилки Клеопатры, пришлось пробиваться через людское скопище, криками и пинками пролагая себе дорогу. Клеопатра, сидевшая внутри, ничего этого не видела, но слышала отвратительные пьяные проклятия, летевшие со всех сторон, пока они пробирались по узким римским улицам к Форуму.

Выбравшись наконец из носилок — своей чрезмерно пышной внутренней отделкой они напоминали ей древнюю гробницу, — Клеопатра увидела, что на Форум набилось еще больше народу: там собрались люди всех сословий и рангов, от сенаторов до нищих. Вооруженные воины защищали первых, а вторые изводили тех, кто оставался без защиты, выклянчивая у них милостыню. Отцы сажали детей на плечи, чтобы тем было лучше видно, а молодых женщин, облаченных в белое, выталкивали вперед, чтобы они тоже могли принять участие в празднестве.

Странная энергия витала над Форумом, слишком беспокойная и неуправляемая для религиозного празднества. Клеопатре уже доводилось ощущать подобное в Александрии, когда она сидела во дворце, словно в ловушке, а буйствующие горожане осыпали жилище ее отца горящими стрелами и яростными угрозами. Здесь не было заметно никаких признаков волнений, но висящее в воздухе ощущение нельзя было спутать ни с чем.

Луперкалии были назначены на четырнадцатое февраля по новому календарю. Клеопатра пыталась расспросить об истоках этого ритуала, но, похоже, римляне и сами толком этого не знали. Луперкалии представляли собой древний обряд, учрежденный много сотен лет назад в честь священной волчицы, что выкормила основателей города, Ромула и Рема, после того как младенцев-близнецов бросили в реку, обрекая на смерть. Некоторые утверждали, будто эта церемония существовала уже и в те дни и проводилась в честь Инуя — так в древности римляне именовали Пана, приносящего плодородие земле, животным и людям.

Юлий Цезарь восседал перед толпой на золотом троне, облаченный в великолепную пурпурную тогу, в цвета победы. Он занял место на новой ростре, которую сам же недавно воздвиг, и взирал на собравшихся. За строительством ростры надзирал Антоний, и потому Цезарь велел вырезать на трибуне его имя, отдавая тем самым должное его трудам. Время от времени Цезарь наклонялся, чтобы переброситься несколькими словами с теми, кто подходил к нему, но при этом одна рука у него постоянно лежала на коленях.

— Почему он так рискует? Ведь город просто кишит слухами о заговоре против него! — обратился к царице Аммоний. — Могущественный человек должен быть особенно осторожным. Нужно не только бояться, но и уважать своих противников.

— Он — словно шестнадцатилетний мальчишка, кичащийся своим новоприобретенным званием мужчины. Он считает себя непобедимым! — прошептала Клеопатра на ухо грузному греку.

— К старикам в какой-то момент возвращается глупость юности, — отозвался Аммоний. — Я это чувствую по себе. При всей мудрости, достигнутой за последние годы.

— Ты вовсе не старик. Я запрещаю тебе так говорить.

Аммоний рассмеялся.

— Моя старость превосходит мою мудрость, государыня.

Клеопатра засмеялась вместе с родичем, однако веселье это не было искренним — улыбались лишь ее губы, но не сердце. Цезарь обещал ей целый мир, но при этом ежедневно давал все новые поводы для беспокойства и сомнений. Клеопатра даже не знала, в чем именно она сомневается — в его верности или в его здравомыслии. Порой ей казалось, что он не в своем уме. Единственное, в чем она была твердо уверена, так это в том, что ей следует с полной серьезностью относиться к предостережению — к ознобу, пробирающему ее всякий раз, когда она слышала о последних поступках Цезаря.

Кто-то — неведомо кто — водрузил на статую Цезаря, установленную на новой ростре, царскую корону, а плебейские трибуны получили приказ снять ее. На следующий день те же самые трибуны арестовали группу головорезов, протестовавших против удаления короны: они собрались перед статуей и выкрикивали слово «царь».

Арест граждан вызвал у Цезаря сильное раздражение, и он сообщил трибунам, что отныне они смещены с должности. Но не далее как на следующий день на Форуме собралось еще больше народу. Теперь протестовали против смещения трибунов.