Согдиана - Явдат Ильясов Страница 56

Чеканщик и пахарь помолчали, потом Варахран сердито сказал:

— Мы ничего не потеряли? А где мой отец? Он погиб у Зарафшана. Где мать, братья, сестры? Их убили юнаны. Где Согдиана? Она так же далека от нас, как и от тебя.

— И мой отец пропал, — добавил Баро. — И я не знаю, что делается дома. Но я не довожу себя до исступления, как потомок Сиавахша.

Спантамано медленно приподнялся на локте и уставился на двух товарищей. Как он забыл? Ведь у них тоже горе. Но почему они держатся так мужественно? Какая сила поддерживает их?

— Мы давно вместе, — пробормотал потомок Сиавахша, — но я… не понимаю вас. Неужели вы… так загрубели у плугов и наковален… что самые тяжкие утраты не задевают глубь ваших сердец?

Варахран и Баро переглянулись. Чеканщик опустил голову. Пахарь переменился в лице, сгорбился и задышал шумно, как бык, везущий громоздкую поклажу. И састар догадался: он жестоко обидел этих простых и отзывчивых людей.

Спантамано долго не произносил ни слова, потом оглядел себя всего, истерзанного и грязного, и сказал с горестной усмешкой:

— Я отпрыск священного рода… И я считал себя первым человеком Согдианы. Но теперь я вижу… (у меня хватит смелости сказать прямо) я вижу: Варахран и Баро, два безвестных бедняка, лучше, во много раз лучше меня. — Он закусил губу, вздохнул и поглядел на двух людей просветлевшими очами. — Скажите, люди… скажите мне, в чем ваша сила?

И столько было в его глазах душевной чистоты, а в голосе — покоряющей ясности, что Варахран и Баро встрепенулись. Жалко до слез этого несчастного бузургана! Они почувствовали к нему такую привязанность, какой не испытывали еще никогда. Несмотря ни на что, это добрый человек; им хотелось, чтобы он стряхнул со своей души оковы и снова обрел способность петь.

— В чем наша сила? — задумчиво переспросил Варахран. — Словесный узор мне дается трудней, чем узор на серебре… поэтому скажу коротко: мы дети чистого корня.

— Мы происходим от здорового начала, — пояснил Баро.

— Как? — Спантамано смутился. — Не понимаю.

— Ну, — Варахран замялся, подыскивая слово, — мы… росли на открытой земле, пили речную воду… нас ветер обвевал, понимаешь? А тебя отравил воздух дворцов. Поэтому ты рвешь на себе волосы из-за мелочей… тогда как мы их не замечаем.

— Не замечаете?

— Да. Мы видим главное.

— А что главное, по-вашему?

— Мир. Свобода. Хлеб.

— И ничего больше?

— Ничего.

— Не много.

— А чего еще надо?

— Как ты сказал? — Спантамано широко раскрыл глаза. — "А чего еще надо?"

— Да.

— "Мир, свобода, хлеб", — повторил изумленный Спантамано. Великое открытие! И хотя Спантамано понимал еще смутно, в чем оно состоит, у него радостно забилось сердце, — как у человека, который вот… вот сейчас вспомнит забытый им лучезарный сон. — И правда, — прошептал согдиец. Чего еще надо? — Ведь в этих трех словах: "мир, свобода, хлеб" — все! — Он грустно улыбнулся. — А мы, жалкие человечки, места не находим себе из-за всяких пустяков. Да, вы благородней и чище меня. Нам, поганым, никогда не дорасти до вас, великих в своей простоте.

Он безнадежно махнул рукой.

Варахран и Баро опять переглянулись, на этот раз удивленно, — вот уж не думал до сих пор ни тот ни другой, будто он велик и всякое такое…

— Ты не отчаивайся, — мягко сказал Баро. — Свет еще не погас для тебя.

Спантамано встрепенулся.

— Разве?

— Конечно! Ты не такой, как другие бузурганы. Я не знаю, почему. Видно, и впрямь ты потомок Сиавахша, и твое сердце — это сгусток солнечных лучей. Тебе надо просто очиститься от грязи… прилипшей к твоей душе, когда ты общался с такими, как Бесс и Ороба. Пусть алмаз покрывается пылью, он все равно остается алмазом. Оботри его — опять засверкает.

— Очиститься? — вскричал Спантамано. — Теперь, когда я уподобился дикой свинье, валяющейся в вонючей луже? Поздно!

— Не поздно, твердо заявил Варахран.

— Одевайся, — сказал Баро. — Пойдем!

— Куда?

— Там узнаешь.

Потомок Сиавахша опустил глаза, пожевал отросший ус, потом вдруг вскинул голову и спросил:

— Для чего все это?

— Что? — не понял Варахран.

— На что вам Спантамано?

— А-а. — Варахран сурово сдвинул брови. — Нам нужен вождь. Понятно?

Спантамано посмотрел на друзей и молча поднялся.

Они достигли заснеженных гор, возвышающихся на белой равнине. В лощине меж двух горбатых бугров, укрывшихся от ветра, приютилось глинобитное селение. Такие селения стояли кое-где в пустыне; в них массагеты проводили зиму.

— Тут живет Танаоксар, — пояснил чеканщик. — Говорят, ему двести лет.

— Танаоксар раскрывает рот лишь тогда, когда страну постигает великое бедствие и народу требуется совет мудрого старика, — добавил Баро.

— Примет ли он меня, если так? — усомнился потомок Сиавахша.

— Он ждет тебя, — коротко ответил Варахран. Видимо, он и Баро не напрасно пропадали целых три дня.

Селение представляло собой загон для скота, обнесенный толстой жилой стеной. Через отверстия в крыше стены вился дымок. Самый большой столб дыма поднимался над плоским строением, одиноко стоящим напротив узких ворот. То был храм огня. Здесь и жил Танаоксар, старейшина и верховный жрец захудалого кочевого рода.

Варахран сказал правду — тут давно ждали гостей. Массагеты в облезлых шкурах, не чинясь, открыли ворота. Под ногами людей скрипел мерзлый снег. Спантамано проводили до храма. Он вздохнул и вошел внутрь.

В святилище пылал огромный костер. У закопченных стен были сложены кучи хвороста — их запасли для поддержания неугасимого огня. Против входа, перед темной нишей, сидел на возвышении, закрыв глаза, выпрямив плечи, скрестив ноги и положив руки на острые колени, голый бронзовый идол. Отблески костра играли на выпуклостях изваяния и окрашивали в розовый цвет что-то белое, виднеющееся на его голове, груди и бедрах. Спантамано удивился присутствию идола в таком неподходящем месте. Согдийцы не держали в храмах огня изображений богов или живых существ. Впрочем, массагеты тоже поклоняясь огню, не признавали учения Заратуштры.

Но где же Танаоксар? И вдруг Спантамано услышал медлительный голос:

— Ты пришел, Спантамано?

Согдиец вздрогнул и обернулся. Никого! Только идол, безжизненный и равнодушный ко всему на свете… Но вот идол наклонился вперед и протянул прямо перед собой сухую темную руку. Спантамано увидел изможденное лицо, редкие седые волосы, падающие на плечи, белую серебристую бороду.

— Танаоксар!

Спантамано пал ниц перед возвышением. Танаоксар опустил руку на колено и вновь окаменел. Неужели это живой человек? Или Спантамано просто почудилось, что идол двигался? Но старик с усилием разлепил губы и сказал, неторопливо выбирая слова: