Мемуары «Красного герцога» - Арман Жан дю Плесси Ришелье Страница 56

Приписав необходимость таких крутых мер иезуитам, они настолько разозлились на них, что разграбили их жилье и их храм, схватили их и привели в ратушу, где над их жизнью нависла смертельная опасность, к счастью, стало известно, что среди них был отец Жакино [82], лицо, приближенное к Королеве.

Как только об этом стало известно, мятеж угас, добросовестные монахи были освобождены: они стали врагами мятежников только потому, что были служителями Бога. Это происшествие заставляло опасаться возможности повторения подобного, на сей раз отделались страхом, но могло произойти и нечто посерьезнее: Королеве посоветовали направить своих посланцев, чтобы раз и навсегда утихомирить бурю, – на эту роль были назначены Ла Вьёвиль и Вилье-Отман.

Они прибыли на место, встретились с посланцами принцев де Жюлье и разрешили спор таким образом; в древнем городе Карла Великого могла осуществляться лишь католическая служба, службы же других религий, дозволенных в Империи, разрешались вне городских стен; и так впредь до иного решения Императора и курфюрстов.

Отцы-иезуиты были восстановлены в своих правах, как и католические судьи, которые в этой неразберихе тоже были отстранены от своих должностей. Было постановлено: в будущем горожанам не дозволялось ни браться за оружие, ни прибегать к иным насильственным мерам. Эти условия были приняты и скреплены клятвой всеми сторонами, и грубейшим образом попранный мир был полюбовно восстановлен. Договор об этом был заключен 12 октября.

Не слишком довольные иезуиты тем не менее не посмели открыто продолжить защиту дела, предпринятого годом раньше, с целью регистрации жалованных грамот, разрешающих им публичное преподавание в Парижском коллеже. С помощью нанятых преподавателей они обучали студентов, которых им было разрешено содержать в своем доме.

Университет выступил против и вновь поднял вопрос о старых претензиях, обвиняя их в том, что они были врагами королей, в незаконном захвате Португальского королевства испанским королем Филиппом II, в то время как все остальные ордены оставались безупречно верными своим королям; в том, что они одни оставили его и присоединились к так называемой партии Филиппа; в том, что некоторые из них письменно выступали против Короля; в том, что иные из них оправдывали совершенное Жаком Клеманом [83]; в том что если прочие ордены не считали, что их вина носит универсальный характер, то, согласно принципам их ордена, ошибки отдельных их представителей являются ошибками всего ордена, и потому весь орден, дабы искупить убийство кардинала Борроме, организованное одним из «Смиренных братьев» [84], должен быть запрещен; наконец, в том, что если Парижский университет и нуждается в реформе, то не ценой разрушения всего государства, которого этот орден добивается, и не ценой разорения самого Университета, которое наступит вследствие деятельности многочисленных коллежей иезуитов, насаждаемых ими повсюду, главным образом в Париже.

Конечно, иезуиты защищались и утверждали, что готовы подчиняться законам Университета и выработанному им учению, касающемуся королей, которое преподавалось на Факультете теологии в Париже; что закон не позволяет, чтобы весь иезуитский корпус страдал по вине одного частного лица, принципы которого они и сами не приемлют; что, если испанцы из их числа и служили королю Испании, их французские монахи станут с такой же верностью служить французскому Королю.

Дело оспаривалось с множеством аргументов обеими сторонами и не было доведено до конца; 22 декабря появился декрет, которым стороны были включены в Совет, однако преподавать иезуитам было все же запрещено.

Мы коснулись уже разногласий между Императором и его братом Матиасом; казалось, они были улажены, но время показало, что это далеко не так, то ли потому, что ссоры, в основе которых лежат претензии на власть, вообще нельзя разрешить, особенно если они происходят между родственниками, то ли потому, что, когда одна из сторон явно ущемлена, соглашение длится лишь до того, пока у нее не появится возможность избавиться от него.

Император, лишенный братом части своих земель, превратился в тень и пытался вернуть себе былое величие. Ради этого он использовал любые предлоги, чтобы уговорить Леопольда [85] прийти с армией в Прагу, притворяясь, что это делается против его желания; но Матиас и его сторонники оказались сильнее, и этот замысел лишь способствовал узурпации власти Матиасом; а Император был принужден договором с братом еще при своей жизни признать того королем Богемии, освободив своих подданных от клятвы верности, которую они ему когда-то давали.

Этот год был отмечен смертью шведского короля Карла [86], отнявшего королевство у своего племянника Сигизмунда [87], короля Польши: отправляясь вступить во владение другим, выборным, королевством, он оставил его регентом своего, наследственного, которым тот и завладел вскоре, показав, насколько опасно предоставлять первую роль в управлении государством тому, кто является самым близким преемником.

Этот вероломный принц, управляя узурпированным им королевством, вел себя с большой осторожностью.

Его сын Густав [88], которого он сделал своим преемником, прибавил к мудрости своего отца смелость и воинскую доблесть, достойную Александра Великого. Продолжение этой истории даст столько доказательств его достоинств, что я бы считал этот год незавершенным, если бы не упомянул об эпохе, в которую этот принц взошел на трон.

Смерть Антонио Переса, случившаяся в ноябре, дает мне повод показать пример хрупкости королевских доверия и привязанности к кому-либо, ненадежности Фортуны, непримиримой ненависти Испании и человечного отношения Франции к иностранцам.

Антонио Перес правил от имени короля Филиппа II, государя, уважаемого за его мудрость и постоянство в решениях; однако утратил доверие короля, не совершив ни одного предосудительного поступка, лишь в результате вмешательства общественного мнения.