Страсти по революции. Нравы в российской историографии в век информации - Борис Миронов Страница 56

Напряженность в отношениях между политическими конкурентами усиливалась тем, что конфликт между ними способствовал укреплению внутригрупповой солидарности и, следовательно, интеграции и мобилизации их сторонников вокруг лидеров. Вследствие этого лидеры сознательно прибегали к поискам внутреннего и внешнего врага и разжигали мнимый конфликт. Для правящего класса таким врагом являлась либерально-радикальная интеллигенция, а для последней — монархия. Великий князь Александр Михайлович так выразил эту мысль: «Трон Романовых пал не под напором предтеч советов или же юношей-бомбистов, но носителей аристократических фамилий и придворных званий, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и др. общественных деятелей, живших щедротами империи. Царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян; полиция справилась бы с террористами. Но было совершенно напрасным трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры, революционерам, записанным в шестую книгу российского дворянства, и оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских университетах».

Таким образом, быстрые прогрессивные социальные изменения в пореформенной России являлись амбивалентными по своим результатам. Они имели и негативные последствия — дезориентацию людей и дезорганизацию государственных структур, рост напряженности и конфликтности в обществе. Общество испытало, как говорят социологи, травму социальных изменений, или аномию успеха. «Прогрессивные по своей сути изменения, имеющие позитивные результаты, обнаруживают свою негативную сторону именно в силу того, что являются изменениями, что нарушают установившийся, стабильный порядок, прерывают непрерывность, нарушают равновесие, ставят под сомнение или лишают смысла прежние навыки и привычки». Ввиду этого социальную напряженность и конфликты неправильно считать признаками упадка, отсталости и несовершенства российской социально-политической системы — их следует рассматривать как неизбежные и в некотором смысле даже полезные для ее нормального функционирования: само равновесие системы достигалось за счет противоборства конфликтующих групп.

Согласно антропометрическим данным, в 1901–1917 гг. сословия по степени удовлетворения базисных потребностей человека ранжировались так: дворяне и чиновники (169,3 см), купцы и почетные граждане (169,1 см), духовенство (169 см), мещане (168,9 см), крестьяне (168,7 см). Возьмем крайние варианты. Самыми низкорослыми в России XIX в. являлись подкидыши — питомцы воспитательных домов, брошенные своими матерями, в основном крестьянками, мещанками и солдатками. При достижении физической зрелости они имели средний рост 162 см. Самыми высокорослыми были представители династии Романовых — около 183 см, по свидетельству великого князя Александра Михайловича. Разница в росте между подкидышами и Романовыми составляла 21 см!

Современные исследователи в качестве критериев общественного благополучия используют данные о девиантном поведении, в первую очередь о самоубийствах и убийствах. В конце XIX — начале XX в. по числу самоубийств на 100 тыс. населения среди 15 европейских стран, США и Японии Россия находилась на предпоследнем месте, немного превосходя Испанию и в 8–10 раз уступая находившимся на первом месте Дании и Швейцарии. Если сравнить погодные колебания самоубийств и урожаев (урожаи в России, по причине аграрного характера экономики, считались главным фактором колебаний в материальном благополучии крестьянства и всего населения страны), то окажется: между ними не существовало логически и содержательно обоснованной зависимости (рис. 1). В некоторых случаях падение урожайности сопровождалось увеличением самоубийств — 1831, 1871, 1880, 1885, 1891, 1897, 1902 гг., но еще больше случаев, когда они изменялись синхронно — 1825–1840, 1893, 1899–1912 гг. Парный коэффициент корреляции Пирсона равен +0,308, что свидетельствует о слабой и прямой связи между самоубийствами и урожаями. Между тем, если бы экономический фактор играл важную роль в суицидальном поведении, то корреляция должна быть существенной и обратной (урожаи растут, число самоубийств падает). Наше предположение находит подтверждение и в том, что рост числа суицидов в XIX в. на 100 тыс. населения наблюдался только в городе, в то время как в деревне после незначительного подъема в 1880 — начале 1890-х гг. уровень самоубийств в начале XX в. вернулся к показателям 1819–1825 гг. и был ниже, чем в 1870–1874 гг. Причем большинство самоубийств в среде крестьянства происходило на почве пьянства (табл. 20).

Отсюда можно предположить, что неудовлетворенность своим положением испытывали главным образом горожане, а не крестьяне, в особенности жители столиц и крупных городов, где суицидальность была существенно выше, чем в среднем по России: в Петербурге — примерно в 4–6 раз, в Москве — в 3–4 раза, а в Одессе (в 1902–1908 гг.) — даже в 5–10 раз. При этом и среди городских жителей крестьяне, составлявшие 45% населения в 1897 г., совершали наименьшее число самоубийств — в 3 раза реже, чем дворяне, в 1,5–2 раза реже, чем купцы и почетные граждане (табл. 21).

Преобладание среди суицидентов представителей привилегированных сословий и иностранцев позволяет предположить: не элементарная материальная нужда являлась главной причиной, толкавшей людей к решению уйти из жизни, а скорее относительная депривация. Об этом же говорят и данные об их профессии: наибольшей суицидальностью отличались в порядке уменьшения — проститутки, лица умственного труда, наемные работники, рабочие, ремесленники, военнослужащие, крестьяне. Выяснение мотивов на основании оставленных посмертных записок и полицейских расследований за 1905–1909 гг. показывает: экономический фактор (безработица, нужда) обусловливал лишь около 26% всех самоубийств в городе (табл. 22).

Показательно, указывая на роль материального фактора, исследователи имели в виду именно относительную депривацию — что хорошо для крестьянина, то плохо для дворянина, и подчеркивали значение степени неравенства. Понижение числа самоубийств во время войн и революционных событий, несущих, как правило, трудности и лишения также свидетельствует о том, что материальный фактор не был решающим в суицидальном поведении.

Рис. 1. Самоубийства и урожаи в Европейской России, 1819—1912 гг.

Таблица 21.

Число самоубийств и покушений на самоубийство на 100 тыс. человек по сословиям в С.-Петербурге и Москве в конце XIX века

Социальная группа … С.-Петербург, 1881–1900 гг. … Москва, 1870–1885 гг.

Крестьяне … 8 … 10

Духовенство … 14 … 10

Мещане, цеховые … 15 … 12

Иностранцы … 16 … 33

Купцы и почетные граждане … 18 … 14

Дворяне потомственные и личные … 25 … 27

Таблица 22.