Повседневная жизнь средневековых монахов Западной Европы. X-XV века - Лео Мулен Страница 56

Другой аргумент (развиваемый св. Августином): труд – это закон природы. Монастырская община – одна семья. Поэтому совершенно естественно, что каждый из членов семьи трудится, чтобы удовлетворить не только свои собственные нужды, но и потребности всех остальных.

Наконец, труд монахов позволяет помогать бедным и творить дела милосердия. Очень убедительный довод.

Но все не так просто. Тот же апостол Павел писал: «Молитесь непрестанно». Иоанн Богослов, со своей стороны, советовал трудиться, чтобы собирать в житницы небесные (то есть собирать себе богатство на Небесах), что не имеет ничего общего с плодами земли. Апостол Павел напоминает также о важности примера после того, как он настоятельно советует трудиться: «Не потому, чтобы мы не имели власти, но чтобы себя самих дать вам в образец для подражания нам» (2 Фес., 3:9). Действительно, сложно примирить обе стороны жизни – труд и молитву, эти две антиномии, столь искусно защищаемые небезразличными к ним умами. Предлагается, например, заниматься более легким трудом, во время которого можно петь псалмы или размышлять – «стирать белье, прясть шерсть, сушить бобы, полоть грядки… или иногда месить тесто в пекарне». Св. Колумбан, напротив, настаивает на выполнении тяжелых работ; он хочет, чтобы труд этот был изнурительным во искупление первородного греха. Монах не имеет права вставать отдохнувшим. Остается лишь условиться о том, что понимать под изнурительным трудом. Текст, относящийся к св. Ромуальду основателю ордена камальдолийцев, вызывает некоторое удивление. В нем говорится, что «все изнуряют себя физическим трудом», но перечисляемые здесь же виды этого труда далеки от изнурительных: «одни заняты гончарном ремеслом, другие прядут, третьи вяжут рыболовные сети».

Разумеется, св. Бенедикт писал: «Они воистину монахи, если живут трудом рук своих» (Устав, XLVIII, 8). Но за этой фразой следует другая, из которой явствует, что труд не всегда воспринимался с радостью, как это должно было бы быть, если «ora et labora» действительно столь органично сочетаются друг с другом. «Если этого требуют обстоятельства и нужда, – прибавляет св. Бенедикт, – то монахи сами должны собирать урожай и не печалиться по сему поводу, ибо в данном случае они станут совершенными монахами» (обратим внимание, что нет слов «только в этом случае»). Из привычки к дискретности св. Бенедикт продолжает: «Пусть все совершается умеренно, с постепенными усилиями». Учитель хорошо знал людей. Однако, возразят некоторые, Адам возделывал землю собственными руками; кроме того, именно «Адам является отцом и основателем монашеской жизни». Вне всякого сомнения, – ответят изощренные умы, – но Адам трудился после грехопадения. Оставим же работу Марфам, то есть братьям-конверзам, а себе – право Марии на «благую часть» (Лука, 10:42). Впрочем, св. Бенедикт подчеркивает, что подлинная мастерская, где монах должен прилежно выполнять даваемые ему послушания, – это сам монастырь, а не поля, пашни или леса. Ничто не должно совершаться прежде молитвы.

Напротив, по мнению цистерцианцев, бенедиктинский устав не будет соблюден, если не обрабатывать землю. Монах посвящает этому занятию 4–5 часов в день и даже больше в период жатвы или сенокоса. Взыскательный труд: св. Бенедикт Аньянский (не путать с автором устава) запрещал монахам даже выпивать стакан воды до трапезы, «несмотря на жаркий климат», как пишет Элио; невзирая на тяжелый труд – они «копали землю, пахали и убирали хлеб».

Какую же занять позицию? Об этом спорили на протяжении веков, приводя разнообразные доводы, но так и не достигли согласия. Иные видели в труде, как уже говорилось, способ добывания средств для пропитания братии, чтобы не оказаться бременем для других. «Гораздо более достойно и сообразно требованиям веры, – говорится в сборнике обычаев аббатства Фульда, – использовать труд монахов для выполнения всех задач, нежели призывать слуг, исполненных дурных намерений».

Как же выглядела «истинная» концепция труда во всей этой многообразной картине средневековой монашеской жизни? Трудно сказать. На некоторое время в тот чудесный момент истории, каковым является XII век, было достигнуто согласие по поводу дополнительных функций головы и рук, на самом деле предназначенных для высших целей. Апостола Павла изображали поворачивающим мистическое колесо, дабы побудить верных посредством труда перейти от материального к нематериальному. Но нужно было дождаться XIII века, чтобы под давлением городов и влиянием нищенствующих орденов (а также ересей и обилия общественно-религиозных движений той эпохи с их идеалом бедности) труд приобрел признание (в современном понимании этого слова, хотя еще и очень слабом), право на существование и достоинство. Отныне в народном сознании монах все больше и больше будет представляться бездельником, и Рютбёф, и Жан де Мен быстро дадут ему это почувствовать. Столь же быстро труд станет рассматриваться, как способ избежать праздности (otium) – как известно, матери всех пороков, а также избавиться от скуки (acedia), как лучший способ укрепления дисциплины и «подавления вожделения».

У клюнийцев, которые отдавали предпочтение литургии, полевые работы выполнялись либо наемными работниками, либо арендаторами, даже если часть домена оставалась в личной обработке владельцев. Арендаторы расплачивались различного рода «барщиной» – «мартовская помощь» во время сева, колка дров, чистка желобов на мельнице для подвода воды, «sommag», то есть обеспечение транспортом для перевозки грузов… Совершенно очевидно, что для надзора за такими работами требуется присутствие лишь нескольких энергичных и толковых людей. Непрерывная молитва, как и умственный труд, были уделом меньшинства, поэтому клюнийцы быстро превратились в праздных и богатых помещиков – удобную мишень для острословов.

Это хорошо понял Роберт, аббат Молена, когда в 1098 году учреждал аббатство Сито. Еще до него некоторые бенедиктинцы уже реагировали на такое положение вещей, возвращаясь к строгому соблюдению устава: трудится аббат, трудится и братия.

«Вы видели, – пишет хронист и автор Жития Герлуина, основателя аббатства Бек, – что после богослужения в храме аббат несет на голове семена, а в руках – грабли или ручной плуг, и он идет впереди всех трудиться в поле, и все монахи тоже работают целый день на пашне, пока не наступит ночь. Одни расчищают землю от кустарников и терний, другие таскают навоз на своих плечах и разбрасывают его по земле; одни полют, другие сеют. Никто не ест свой хлеб в праздности…»

Весьма прозрачный намек на апостола Павла. Цистерцианцы, в свою очередь, делают акцент на необходимость труда в более строгом и ограниченном смысле этого слова, а именно – сельского труда. Но такова уж ирония истории: невозможно трудиться, есть, одеваться, жить так, как жили монахи, селиться в столь смиренных жилищах, какие они себе строили в первое время, и при этом не разбогатеть. Монахи становятся богатыми, и это создает немало проблем.

Монахи, прежде всего (если не сказать, исключительно), – люди молитвы и размышления, люди духовные. Но нельзя одновременно вести полноценную жизнь крестьянина и жизнь интеллектуала. И вскоре цистерцианский орден заключает сделку с Небесами. В 1147 году папа Евгений III, взяв под свое покровительство орден траппистов, освободил его от десятины на все земли, которые монахи обрабатывали собственноручно, а также на те земли, которые они арендовали, чтобы обрабатывать за свой счет (в этом-то и таилась уловка). Цистерцианцы со спокойной совестью использовали услуги братьев-конверзов, называемых «barbati», так как они носили бороду, отличавшую их от монахов. Непосредственно монашеский труд свелся к садоводству и уборке урожая, что было насыщено символикой и ритуальностью: жатва происходила под пение псалмов.