Резня в ночь на святого Варфоломея - Филипп Эрланже Страница 56

II. «Могильщикам кладбища Невинноубиенных младенцев причитается по 20 ливров каждому, по распоряжению купеческого прево и эшевенов от 13 сентября 1572 г., за то, что погребли в течение 8 дней 1100 трупов мертвых из окрестностей Сен-Клу, Отеля и Шаюо (Шайо)».

Естественно, что много трупов застряло у излучины Сены, что близ деревни Пасси, где находился монастырь Нижон; у изгиба, который совершает речное русло между Севром и Сен-Клу близ древнего островка Месье, ныне исчезнувшего; близ устья ручья в Шайо, превращенного в сточную канаву. Могильщики получили по 20 ливров за 1100 тел, первая цифра — 15 ливров — соответствует погребению еще около 800. То есть около 1900 жертв было извлечено из воды в окрестностях Парижа. «Бюллетень Истории Протестантизма» заключает: «Как бы низко ни стояла тогда вода, она должна была бы унести далеко, как минимум, половину того, что приняла. Таким образом, получается результат, близкий к цифре Брантома». 116

В действительности все это настолько неясно, что объективный историк не осмелится рубить сплеча и вспомнит последнюю строфу из «Новой песни против гугенотов», появившейся вскоре после событий:

Никто убитых не считал, И падали они без счета. День буйной ярости настал, Вершилась грозная работа. Покрылась трупами река, Чтоб вскоре о кровавой мести Дошли водой наверняка До самого Руана вести. Часть четвертая Непредвиденные последствия 1 «Госпожа змея»

Варфоломеевские события за пределами Франции вызвали невероятное потрясение. Но люди XVI века воспринимали вещи иначе, чем люди XX. В этом случае они испытали одновременно энтузиазм, гнев, восхищение, ужас, негодование, зависть, но в целом — оцепенение. Не было слышно никаких криков протеста, которыми сегодня ответили бы на такое деяние.

Не считая нескольких посвященных, ни католики, ни протестанты не представляли себе охватившего двор безумия и внезапный характер преступления. Одни прославляли, другие осуждали коварство и скрытность, с какими операция была затеяна, а затем доведена до конца. Люди чести осуждали христианнейшего короля за то, что нарушил свое слово. Не заметно, однако, ни ужаса, ни презрения, которое, как нам могло бы показаться, должны были достаться на долю короля. Мало того. Впервые полубезумец стал видеться в образе подлинного суверена. Стали верить, что он способен вести себя по отношению к подданным как вели себя по отношению к своим Филипп II и Елизавета. Поверили, что он способен обманывать и метать молнии. В несколько дней его престиж вырос настолько, что Анжу, попавший в тень, познал самую горькую досаду.

Совсем иные заботы одолевали королеву-мать, постоянно уделявшую внимание вражде своих сыновей.

Екатерина, столь долго воплощавшая творящую мир Пенелопу, проиграла с далеко идущими последствиями безрассудно начатую предупредительную битву, в которой с самого начала все вышло из-под ее контроля. Но это «великое безумие», согласно выражению тосканского посланника, будет еще значительное время приносить ядовитые плоды. В настоящий же момент война, которой удалось избежать, и ослабление, пусть не уничтожение протестантской партии, поддерживают флорентийку в прекрасном настроении, дают ей дерзость взять на себя необычайную задачу, которую ставит перед ней стечение обстоятельств: получить с католических держав «плату за кровь» и создать новые связи между Францией и протестантским миром.

«Эта королева не верует больше ни в Бога, ни в святых», — написал однажды нунций Франджипани. Екатерина, в сущности, и не верила ни во что, кроме блага государства. Она не испытывала угрызений совести, ибо предупредила воинственные замыслы Колиньи. Ни малейшее сомнение не помешало ей вести неслыханную двойную игру: с одной стороны, она распорядилась выбить три медали в память Варфоломеевских событий и провозгласила восстановление единства веры; с другой стороны, продолжала утверждать, что свобода совести по-прежнему будет соблюдаться, а Сен-Жерменский договор сохранит силу. Двурушничество «Госпожи Змеи», как в шутку называли ее испанцы, приняло грандиозный размах, в то время как Карл IX жил в состоянии непрерывной кровавой истерии, а герцог Анжуйский, совершенно деморализованный, «не произносил и ста слов в день».

Сообщение Сальвиати было не основным источником сведений для Святого Престола. Секретарь Мандело послал в Рим курьера, господина де Жу, который предупредил первым делом кардинала Лотарингского. То было 2 сентября. Кардинал, вне себя, поспешил к папе в обществе французского посланника Фераля.

Григорий XIII вспыхнул бурным энтузиазмом. Не послушав Фераля, который советовал подождать официальных депеш, он приказал устроить фейерверк.

Начиная с 5-го стали прибывать письма: от Карла IX, от герцога де Монпансье, где с яркими подробностями рассказывалось о заговоре гугенотов «с целью возвести на престол короля их веры и отменить любое другое исповедание, кроме их»; письмо Сальвиати (от 25 августа).

Бовилль, курьер Карла IX, был проведен Лотарингцем и Фералем к Григорию XIII. Святой отец приветствовал его не без высокопарности:

— Благородный вестник, Карл, король Франции, носит свое имя христианнейшего монарха не просто как старый титул, дарованный ему, но по праву, которое приобрел недавно, благодаря заслугам в истреблении еретиков, врагов Христовых!

Второе сообщение Сальвиати, указывающее, что королева-мать решила «восстановить католическую религию», вызвало предельное оживление. Госпожа Медичи, вялость которой так часто осуждалась, поднялась до ранга Матери Церкви. Папа приказал петь «Те Deum» в капелле своего дворца.

Между тем кардинал Лотарингский с неудовольствием видит, что вся честь в этом деле выпала Валуа, и желает предотвратить возможный возврат к терпимости. Он приказывает поместить над папертью церкви Св. Людовика надпись, согласно которой Карл IX со славой следовал советам, которые получал. Это должно было одновременно скомпрометировать Святой Престол и приписать Гизам решающую роль.

Кардинал не жалел сил при дворе. Он решил утвердить мнение, что резня увенчивает политику, вдохновленную им и принятую надолго. По его инициативе Камиль Капилупи опубликовал 18 сентября памфлет, предназначенный для защиты этого тезиса. Варфоломеевские события объявлены «Великой победой» Карла IX. Протестанты были убеждены, что памфлет отражает действительность. В течение столетий они оставались при убеждении, что между Святым Престолом и Французским Двором плелся заговор, равно как и поколения ультракатоликов сохраняли веру в заговор Колиньи. Историческая критика, которая быстро раскусила вторую из этих легенд, позднее и с куда большими усилиями избавилась от первой. 117