Державный - Александр Сегень Страница 56

Сыновья Марфы почти ничего толком не знали о странной девушке, проживающей в одном из отдалённых домов Борецких за высоким глухим забором. Она знала о них всё, но ни разу не видела. Она жила жизнью затворницы, строго питаясь и постоянно готовясь к войне. Второй год она привыкла ходить и двигаться в выкованном для неё доспехе, ездить в нём на лошади, стрелять из арбалета и рубить мечом. Можно сказать, что в каком-то смысле она и впрямь была Жанна д’Арк.

В конце июня первая лавина войск Московского князя вторглась в Новгородскую республику с полудня. Пала Руса, в сражениях Коростынском и Полском новгородцы оба раза потерпели ощутимые поражения. Три вдовы боярских, в руках которых сосредоточилась вся власть в Новгороде, — Марфа Борецкая, Евфимия Горшкова и Анастасия Григорьева — стали спешно собирать ополчение для отпора врагу. Магистр Ливонского ордена всё никак не мог договориться с магистром Тевтонского ордена о размерах помощи, которую оба магистра должны оказать дружественному Новгороду. И тот, и другой, по-видимому, всё ещё надеялись, что новгородцы сами как-нибудь справятся. Новгородское ополчение в спешке составлялось из плотников, гончаров и всяких прочих ремесленников. Если кто-то не желал проливать кровь за власть Литвы и трёх боярынь, его разоряли и бросали в Волхов. Оружия богатые боярские вдовы купили для ополчения предостаточно, и в течение нескольких дней удалось снарядить и вооружить до сорока тысяч пеших и конных ополченцев.

Вечером двенадцатого июля пришло известие о том, что Псков наконец занял сторону Москвы и войско псковичей под началом князя-наместника Василия Фёдоровича Шуйского, а также четырнадцати посадников движется к Новгороду или на соединение с Холмским. О Холмском было слышно, что он ушёл с Полы в сторону Демона. В субботу тринадцатого Дмитрий Борецкий и Василий Казимир вывели многочисленную новгородскую рать и двинули её берегом Волхова в сторону Ильмень-озера.

Час Иоанны пробил! Благословив её иконою Богородицы и образом Иоанна Воина, Марфа поставила свою воспитанницу под начало старшего сына, Дмитрия Исаковича Борецкого, сказав ему: «Увидишь, какую пользу она принесёт тебе». Едва покинув Новгород, Иоанна, доселе страшно волновавшаяся, стала ощущать некую равнодушную решимость к действиям. На все расспросы она отвечала так, как учила её Марфа, — туманно и уклончиво. Вечером на привале, в десяти вёрстах от Шелони, она скромно поужинала отдельно от всех и полночи молилась Господу Богу, Иисусу Христу, Богородице, праведной Иоанне-мироносице, мученику Иоанну Воину, иным святым, но также и тем, на верность которым она присягала при посвящении в тамплиерство. Проспав недолго этой ночью, она раньше всех встала и раньше всех уже красовалась в своём доспехе на великолепном вороном жеребце.

Вскоре после того, как войско продолжило свой поход, на другом берегу Шелони откуда ни возьмись показались полки москалей, и не сразу удалось выяснить, что это тот самый Холмский, который, как ожидалось, должен был в это время осаждать Демон. Неужто ему удалось столь быстро овладеть неприступнейшей крепостью? Трудно поверить. Как бы то ни было, а решение дать немедленный бой москалям созрело мгновенно и никем не оспаривалось. К тому же беглого взгляда хватило бы, дабы определить, что проклятых врагов раз в пять меньше, чем новгородцев. Оставалось только добраться до переправы.

Убитый Иоанной молодой москаль был, кажется, первым погибшим в этой битве, и она, гордая этим, продолжала ехать на коне вдоль берега Шелони и посылать смертоносные стрелы из своего превосходного арбалета. Наконец она очутилась возле Мусецкого погоста, подле которого располагалось село Солца, — здесь был наведён мост, неподалёку от которого находился широкий и мелкий брод. Новгородцы первыми достигли этого брода и стали переправляться густой лавиной на другую сторону. Однако тут они были осыпаны стрелами касимовских татар, дрогнули, отступили. Москали бросились переходить реку, бой завязался прямо в воде. Благодаря жаркому лету брод в этом году был ещё мельче обычного и лишь в некоторых местах достигал лошадиного брюха. Сеча тут завязалась довольно беспорядочная, ополченцы отбивались неумело и горстями отваливались убитые, плюхались мешком в мелководье. Вот уже москали одолели, хлынули на левый берег реки, подмяли под себя ополченцев и рубили, почти не неся потерь. Встав на холме, Иоанна наблюдала за разгорающимся сражением в нерешительности — важный ли это миг, самый ли важный? Несколько стрел, пущенных явно именно в неё, просвистели над головой, но она знала: никакое оружие не властно убить её, только костёр.

Теперь она видела приближение того самого мига, к которому готовила её Марфа. Надо было дождаться, покуда москали в достаточной мере овладеют левобережьем, и после этого внезапным толчком опрокинуть их назад в реку. Основной костяк ополчения — личные отряды Дмитрия Борецкого и Василия Казимира — уже двигался на сближение с московской ратью, и вот когда они столкнутся с разящей лавиной москалей, Иоанна должна будет низринуться со своего холма и впереди всех начать рубить врагов направо-налево.

— Ефим, меч! — коротко приказала она оруженосцу. Тот подал. Пристегнув ножны, Иоанна извлекла из них длинное, сверкающее на ярком солнце лезвие, прикоснулась к нему губами. У меча было тамплиерское имя, вырезанное на рукояти: «Красен Сион» [81]. Эти слова Иоанна трижды произнесла во время своего посвящения и трижды произносила ежедневно — утром, в полдень и перед сном.

— А шлем? — спросил Ефим.

— Не потребен, — ответила Иоанна.

Миг настал. Грозные копьеносцы Борецкого вот-вот должны были вонзить свои пики в ошалевшие ряды москалей. Тронув поводья, Иоанна пустила коня своего вниз с невысокого холма через расступающуюся перед ней сумятицу ополченцев, а кто не успевал отпрыгнуть — топтала. Меч сверкал в её руке, и она видела, какой ужас он должен внушать врагу. Меч, освящённый тайной, заговорённый, почти живой!

— За мной, господин великий Новгород! — воскликнула Иоанна в необычайном воодушевлении, и все, кто был рядом, с трепетом воззрились на неё. — Я, дочь твоя, Иоанна Новгородская, поведу тебя к победе! За святую вольность!

Она врубилась в полки москалей и стала щедро одаривать их ударами своего «Красного Сиона». Меч обагрился кровью, рука Иоанны была тверда, миг вожделенный звенел в небесах победными трубами, и потому так особенно странным показалось Иоанне, что всё вдруг оборвалось, что она падает с седла под копыта своего коня, сбитая булавою, пущенной умелой рукой московита ей прямо в висок. Душа её, вырванная из тела, покатилась под ногами сражающихся, в угасающих обрывках недоумений и чувств, полетела куда-то — перевоплощаться в другом месте и времени...

Князь Данила Дмитриевич также видел, что сей миг — самый решительный, и если новгородцы опрокинут нас назад в Шелонь, их ополченцы придут в чувство и навалятся всем скопом.

— Вперёд! Немедля! Подсобить! Подпереть! — кричал он, приближаясь к переправе.