Искушение фараона - Паулина Гейдж Страница 57

Шеритра прямо взглянула в серьезные темные глаза, устремленные на нее. Она вовсе позабыла свою застенчивость, забыла, что ее лицо, в эту минуту вплотную приближенное к его глазам, большинству мужчин казалось неприятно-отталкивающим, забыла, что этого лица она привыкла стыдиться.

– Ты узнаешь, обидчива я или нет, только когда расскажешь мне свой секрет, – ответила она и покраснела, осознав вдруг, что, сама того не желая, начинает с ним заигрывать. Он, однако, либо пропустил ее слова мимо ушей, либо и в самом деле не заметил в них никакого скрытого смысла. Он мягко взял ее руку, нежно проведя большим пальцем по ладони.

– Когда я впервые пришел к твоему отцу с просьбой, чтобы он осмотрел матушку, то, поджидая царевича во дворе, я нечаянно подслушал, как ты поешь.

Шеритра тихо вскрикнула и попыталась высвободить пальцы из его руки, но он не отпускал ее.

– Прошу тебя, не отнимай руку, – продолжал он. – Никогда прежде не доводилось мне слышать таких дивных звуков. Я уже собирался было спускаться к причалу, но замешкался, не в силах двинуться с места. Меня охватила такая нежность, Шеритра! Я долго стоял, словно прикованный к месту, пока меня не окликнул твой отец. Я стоял и думал, что лицо у этой певицы, должно быть, столь же прекрасно, как и ее голос.

– Что же, теперь ты знаешь, что это не так, – коротко бросила Шеритра. И все же, несмотря на резкость тона, она жадно всматривалась в его глаза, охваченная отчаянием и надеждой, стараясь и одновременно страшась найти хотя бы малейшую тень неискренности, так хорошо знакомое ей выражение скрываемого обмана, запинку, неуверенность. И не находила ничего. Хармин нахмурил брови.

– Почему ты так несправедлива к себе? – спросил он. – И откуда ты знаешь, в чем именно состоит для меня истинная красота? Могу сказать тебе, глупышка, что ту певунью я рисовал в своем воображении женщиной чистой души и страстного духа. Именно это значит для меня красота, а ты щедро одарена и тем и другим, разве не так? Разве не это скрывается за твоей скромной внешностью?

Она удивленно посмотрела на него. О да! «Да, – думала она. – Чистая душа и страстный дух – все это у меня есть, Хармин, но мне так трудно довериться тебе, Хармин, потому что я слишком…»

– Слишком горда, чтобы открыть свое истинное лицо чужому? – Хармин улыбнулся. – Ты боишься, что будешь отвергнута, а твои дарования – принижены? А ты споешь сейчас мне ту песню?

– Ты хочешь от меня слишком многого!

– Я точно знаю, чего я хочу от тебя, – настаивал он. – Чтобы ты была смелой. Ну как, будешь петь?

Вместо ответа она выпрямилась и постаралась не краснеть. Первые слова прозвучали тихо, один раз голос дрогнул, но вскоре уверенность вернулась к ней, и над рекой понеслись древние, напоенные чувством стихи:

Я так жажду твоей любви, она для меня слаще меда. Ты принадлежишь лишь мне, ты для меня – как тончайшее полотно, как изысканные благоухания…

Она пела только женскую часть песни, пропуская ответы ее возлюбленного, и с удивлением обнаружила, что скоро и Хармин стал тихим голосом ей подпевать:

Я останусь с тобой до конца дней, не покину даже в преклонные годы. Каждый день твоей жизни я разделю с тобой, ибо всегда буду дарить тебе свою любовь.

Оба замолчали, Хармин поднялся и сел рядом с ней на пол каюты. Он нежно взял ее лицо обеими руками и тихо поцеловал в губы. Первым чувством, охватившим Шеритру, был панический страх. Ей захотелось вырваться и убежать, но его губы были такими мягкими, нежными, они пахли пылью и пивом, и они ничего от нее не требовали. В конце концов она расслабилась, опустила руки на плечи юноши и ответила на его поцелуй. Когда они разомкнули объятия, Шеритра заметила, что его взгляд затуманен желанием.

– Солнышко, – шепотом проговорил он, – жду не дождусь, когда наступит послезавтра. В гороскопе говорится, что этот месяц будет для меня чрезвычайно счастливым. И вот я встретил тебя!

Шеритра слабо улыбнулась, опасаясь, что он захочет снова ее поцеловать, но теперь она уже начинала понимать, что он наделен воистину сверхъестественным чутьем, когда дело касалось ее желаний. Он быстро вскочил на ноги, опять уселся на табуретку и принялся развлекать ее рассказами о своей жизни в Коптосе. Когда они подплыли к ее дому, он изысканно и любезно поблагодарил девушку за приятно проведенное время, передал ее под опеку Амека и быстро скрылся в каюте, задернув занавеси. У Шеритры оставалось достаточно времени для омовения, потом она надела свой самый изысканный наряд и гордо проследовала в обеденный зал с высоко поднятой головой.

Я силен, как Тот,

Я всемогущ, как Атум.

Ноги мои идут,

А язык молвит речи, дабы отыскать моего недруга.

Он обречен, и встречи со мной ему не избежать.

В то утро Гори проснулся необычайно поздно. Вчера он собирался подняться на восходе, вместе с богом Ра, и пойти с Антефом на реку порыбачить, а чуть позже отправиться в гробницу. Прислужник, исправно исполняя свой долг, разбудил его ровно за час до рассвета, однако стоило ему выйти из комнаты, как Гори вновь провалился в темную бездну беспробудного сна. Проснулся он лишь четыре часа спустя, раздраженный и всем недовольный.

Гори не спеша позавтракал прямо в постели, позвав предварительно арфиста, чтобы чудесные звуки немного уняли его досаду, пока он с трудом заставлял себя съесть хлеб с маслом и свежие фрукты. Потом он долго стоял на широком камне для омовений, с наслаждением вдыхая свежесть струящейся по телу воды, и вскоре от его недовольства и досады не осталось и следа. Почти не осталось. Если бы отец составил гороскоп, он, прежде чем приступить к делам, взглянул бы, что пророчит ему сегодняшний день, начавшийся, вне всякого сомнения, вовсе не удачно. Но теперь ему оставалось лишь предпринять по возможности самые необходимые меры предосторожности. «Не буду сегодня стрелять из лука, – размышлял он, пока слуга оборачивал вокруг пояса юбку-повязку и открывал шкатулки с драгоценными украшениями. – Лучше не брать в руки никаких остро заточенных инструментов. И с Антефом не поеду кататься на колеснице. Сначала напишу письма, просмотрю самые свежие находки из гробницы, а потом просто побездельничаю, посижу в саду с Шеритрой. – Гори с отсутствующим видом указал на сердоликовую подвеску и простые серебряные браслеты, перехваченные фигурками жуков-скарабеев. Слуга надел украшения на его послушные, лениво опущенные руки. – Жаль, не помню, что мне сегодня снилось, – продолжал размышлять Гори. По содержанию сна можно было бы определить какие-нибудь предзнаменования, чтобы руководствоваться ими в своих действиях. Ну что ж, в последнее дни я слишком мало времени посвящал молитве. Если Антеф меня уже простил, надо, чтобы он открыл ковчежец, и мы вдвоем совершим преклонение. Потом я смог бы заняться делами». Однако слуга сообщил ему, что Антеф отправился в город выполнять какие-то поручения, которые непременно требовали его личного присутствия, и вернется он не скоро.