Пурпур - Вибеке Леккеберг Страница 57

Может быть, она заметила скособоченную оливу, которая растет чуть ниже: на ветке веревка с петлей, как раз подходящей для человеческой шеи, – и решила, что эту удавку он приготовил для нее?

Его бросало то в жар, то в холод. Анна смотрела спокойно – и не на него.

– Тебе не горячо, не холодно, – мстительно пробормотал священник. [35]

Каждый раз, когда ветер приподнимал ее вуаль, он видел шевелящийся рот Анны. О чем она молится? Эти пухлые губы цвета возбужденных сосков погубят его.

На скрюченной оливе покачивается под ветром веревка. Затянется на шее – и весь мир скроется за густой вуалью, дрожь берет! И как только ему пришло в голову повеситься? Подошел к дереву, накинул петлю… Нет, это был не он! Нет, все-таки он. И заметил в тот самый миг, когда удавка стала стягиваться, что Анна идет к часовне. Господь отвратил от смертного греха: лучше убить другого, нежели самого себя.

Эти слова священник произнес вслух.

Анна услышала и испуганно взглянула на него. Ага, теперь видишь! Наконец-то! Падре потупился – что тут смотреть-то. Он победил. Он пробудил в ней страх, она трепещет и, значит, будет принадлежать ему.

Анна глядела на падре, а он – на раскачивающуюся веревку. Отличная петля. Если есть виселица, кому-то неизбежно придется болтаться на ней. И пень подходящий. Вон как далеко он отпихнул его от дерева, увидев Анну, идущую к Божьему алтарю, – Господь дал сил, Всевышний не пожелал смерти раба Своего, а повелел следить за отлученной. Священник вновь поднял на нее взгляд.

– Вы что-то сказали? – спросила Анна.

– Лучше лишить жизни другого, чем самого себя, – повторил он.

Рот падре растянулся в улыбку. Мы оба одиноки. У меня есть только ты, у тебя – только я. Пока смерть не разлучит нас, мы будем любить друг друга. Весьма возможно, что недолго.

– Вы говорите загадками, – с тревогой произнесла Анна.

Вот и отлично. Чем загадочней, тем интересней и привлекательней. Обрадованный ее смятением, падре заглянул Анне в глаза и вспомнил, как однажды утром, еще не до конца пробудившись от сна, в котором овладел ею, вскочил с постели и оказался перед собственным нагим отражением – столь уродливым и унизительным, что не смог сдержаться, и зеркало разлетелось на куски. Он тогда оделся и посмотрелся в осколки – совсем другое дело. А теперь его сутану, скрывавпгую от людей безобразие, носит новый приходской священник. И башмаки, и Библию под мышкой.

Гнев на несправедливость этого мира охватил падре. Он подумал: лучше все-таки было бы умереть. Но, помня о намерении подчинить Анну страхом, вслух произнес:

– Лучше убить.

Он перевел взгляд на реку и стал свидетелем чуда – она изменила окраску. Бурное течение обрушило краснозем берегов в воду, и, вспомнил священник, «показалась эта вода красною, как кровь». [36]Подмытые разливом деревья одно за другим рушились в Орсию и мчались к плотине вместе с потоком, несущим волны глины и мусора.

– Terra rossa! [37]– в ужасе возопил падре.

Деревянные заграждения, возведенные у моста, затрещали, неудержимый напор реки подхватил мешки с песком.

– Боже, помилуй! – ахнул священник.

Это не чудо. Плотины не стало у него на глазах. Все кончено. Что теперь делать? Не уследил, Ваше Святейшество, нарушил приказ. Вместо того чтобы сторожить плотину, караулил Анну. Это она виновата. Господи, будь милосерд!

Мост, причудливо изогнувшись, рухнул в ревущие волны. Падре обратил лицо горе:

– Боже! Простри руку свою и останови воду!

Но что это? Небо сделалось таким же кроваво-багровым, как и река. Красный песок пустыни, принесенный сирокко, застлал свет рдяной багряницей. Terra rossa! Ужасное знамение!

– Боже Всемогущий! Молю тебя о милости! Ты уничтожил плотину в наказание за грехи мои, за то, что я соблазнил одного из малых сих. Сам сатана научил меня нарушить целибат с дочерью барона! Повесь мне на шею мельничный жернов, опусти на дно морское. Да сбудутся слова Иисуса! – воззвал к небесам священник и, понизив голос, пробормотал себе под нос: – Все равно гнев Его Святейшества будет пострашнее.

Петля стягивается вновь. Духи зла опять одержали победу.

* * *

Плотина и мост рухнули. Люди, вопя, шли ко дну в пенных бурунах, но их крики не заглушили для Анны молитвенных причитаний священника.

– Что ты сказал? – хриплым шепотом произнесла она, вперившись в лицо падре. – Что ты сделал с дочерью барона?

Священник припал к ней, рыдая. Оттолкнуть его не было сил. Он уткнулся лицом в мягкую ткань ее плаща, потом приподнял голову и заговорил:

– Только то, что мужчины и женщины делают каждую ночь. Я не виноват, поверь мне. Та сорочка и соски святой Агаты на картине соблазнили меня. Дьявол овладел моим сердцем.

Его глаза были мокры от слез.

Анна наконец вырвалась из мучительных объятий. «Не беспокойся, я ничего не сказала падре про пурпурный секрет», – вспомнились предсмертные слова Лукреции.

– Как ты смог заставить девочку? Чего ты ей наобещал?

Он отшатнулся, испуганный мертвящим тоном вопроса.

– Ничего. И дело не в ней. Она просто показала мне путь к тебе.

– Какой путь?

Но священник уже повернулся спиной. Он смотрел, как, крича, тонут люди у руин плотины. Анна не сводила глаз с того места между его лопаток, которое Лоренцо называл «игольным ушком» – меч, вонзившийся туда, беспрепятственно доходит до самого сердца.

– «Господь будет поборать за вас, а вы будьте спокойны», – прошептала Анна. – Вот я и успокоилась. А ты будешь поборать за меня, Господи. Помоги мне!

Из складок плаща она достала нож, занесла его, но рука вдруг беспомощно застыла. Боже, этот человек убил Лукрецию и Андрополуса, а я не могу нанести ему удар. Даже поцарапать не могу. О, дети мои, дети!

Пальцы, держащие нож, пронзила боль, как будто по ним ударили. Она не смогла отомстить. Скорбь оказалась сильнее ненависти. Легче лишить жизни себя, чем другого.

Она следила, как падает нож, как звонко ударяется о камни. Ни капли крови на нем не было.

Падре вдруг покачнулся, взмахнул руками и сорвался с края обрыва. Крик священника растворился в грохоте и шуме, несущихся снизу, от реки, а тело упало на скособоченную оливу, и ее ветви пронзили его. На одной из них покачивалась на ветру веревка с петлей на конце. Анна стояла, с трудом сдерживая желание вслед за падре сделать шаг в пустоту.