Парфянин. Испытание смертью - Питер Дарман Страница 57

Все последующие дни долина, как обычно, была наполнена грохотом работ – в кузнях чинили оружие, кольчуги, ковали лошадей. Молоты били по наковальням, придавая металлу нужную форму, в горнах отливали новые наконечники для стрел, кузнецы набивали на копыта коней новые подковы. Все острили мечи, дни, продолжительность которых увеличивалась, были заполнены учениями, конные группы патрулировали Кампанию во всех направлениях. Я понимал, что лишь вопрос времени, как скоро сюда доберется войско Красса. Это случилось через шесть дней после того, как Нергал и его конники ушли на запад. Перед вечером в лагерь галопом прискакал патрульный с сообщением, что огромное количество римских войск выходит из Лукании и направляется в нашу сторону. Как и много раз до этого, был собран военный совет, но тут же отменен. Я спросил патрульного, что случилось. Он ответил, что у Клавдии начались роды. Пока мы с Галлией, Гафарном и Дианой добирались до шатра Спартака, солнце скрылось за серыми тучами, и с высоты донеслись низкие раскаты грома. Небо продолжало темнеть по мере того, как над нами собирались черные тучи, а затем по лицу застучали первые капли дождя, который сразу, словно с помощью магии, превратился в мощный секущий поток воды. Воздух разрывали жуткие раскаты грома, которые пугали лошадей. Рем от страха пятился и вставал на дыбы. Потребовалось все мое умение, чтобы совладать с ним. Когда мы вброд пересекали мелкий Силарус, дождь еще больше усилился, капли били нас, как сотни маленьких дротиков, и мы быстро промокли до самых костей. Жуткий удар грома раздался прямо над головой, и меня выбросило из седла – Рем в страхе взвился на дыбы и, скинув меня, бросился прочь.

– Пусть бежит! – крикнул я.

– Ты не ранен? – спросила Галлия.

Я покачал головой:

– Только гордость пострадала.

Эпона испугалась меньше, так что Галлия галопом пустилась за Ремом, ухватила его за поводья и привела назад ко мне. Он все еще был здорово напуган, глаза от ужаса выпучились, так что я взял коня под уздцы и повел в лагерь, уговаривая и успокаивая, бесполезно пытаясь унять его страхи. Остальные были заняты тем же самым – четыре заливаемые дождем фигуры тащили за собой лошадей, над головой гремел гром, а по всему небу сверкали молнии. Мы поставили лошадей в конюшню, и я велел конюхам оставаться при них. Дождь по-прежнему лил как из ведра, когда мы вошли в шатер, а потом Галлия и Диана, вытершись досуха и переодевшись в какие-то одежды Клавдии, прошли в спальню к своей подруге. У Клавдии уже находился грек-врач Алкей, который через несколько минут вывел обеих женщин из помещения роженицы. Потом появился Акмон, с него потоками текла вода, и он не переставал жаловаться на погоду, а в грохот грома в небе становился все громче. Часовые принесли с кухни, устроенной прямо за шатром, горячую кашу и вино. Я слышал доносящиеся из спальни громкие стоны, потом перехватил обеспокоенный взгляд Спартака.

– Все будет хорошо, господин, – сказал я. – Я буду молиться за нее.

– Твой бог могуч и в здешних местах, Пакор?

– Он бог солнца. Он правит везде.

В этот момент раздался такой удар грома, что у нас заложило уши, а дождь с новой силой забарабанил по стене шатра. Затряслись даже шесты, на которых он был натянут. Из спальни появился Алкей и поманил меня внутрь.

– Она хочет говорить с тобой.

– Со мной?

– Да. И поспеши, время не терпит.

Я в замешательстве посмотрел на Спартака.

– Иди, Пакор, иди, – сказал он.

Я быстро прошел в спальное помещение, где на койке лежала Клавдия, прикрытая одеялом. Лоб ее был покрыт капельками пота. Она слабо улыбнулась и протянула мне руку. Я опустился на колени возле ее койки, поклонился и поцеловал ей руку. Она негромко засмеялась.

– Ох, Пакор, я просто хотела, чтобы ты взял меня за руку.

Я взял ее руку.

– Мы все молимся за тебя, госпожа.

– Спасибо, я… – тут очередной приступ боли потряс ее тело. Она посмотрела на меня. – Ты помнишь свое обещание?

– Помню.

– Ты по-прежнему готов его выполнить?

– Жизнью клянусь, госпожа!

Она снова улыбнулась.

– Хорошо. И еще одно, Пакор…

– Да, госпожа?

– Позаботься о моих девочках. Ради меня.

Она выглядела очень бледной, ее глаза больше не светились огнем, но были полны боли и усталости. Она очень быстро дышала, а ее рука слабо сжимала мою. Я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы, поэтому отвернулся, чтобы она не заметила моей слабости. Мне самому было стыдно, и я постарался взять себя в руки.

– Все наши воины, все войско молится, чтобы твои роды прошли благополучно, госпожа. И боги, без сомнения, услышат их молитвы.

Врач положил руку мне на плечо:

– Тебе лучше теперь уйти.

Я наклонился и поцеловал Клавдию в щеку.

– Я буду со Спартаком, госпожа.

– Спасибо, Пакор, – новый приступ боли скрутил ее тело, и она поморщилась, борясь с ней. Я вышел из спальни, и Диана подала мне чашу с водой.

Час проходил за часом, а я все сидел, уставившись в пол, а в соседнем помещении Клавдия теряла последние силы, а ребенок все никак не появлялся на свет. Спартак ходил взад-вперед по шатру, иногда останавливаясь и заглядывая за занавеску, закрывавшую вход в спальное помещение. Клавдия ни разу не вскрикнула за все время своих мучений, а ее болезненные стоны становились все слабее и слабее. В конце концов, Спартак не выдержал и прошел в спальню. Я посмотрел на Галлию, лицо которой лишилось всех красок, но она ответила мне пустым, ничего не выражающим взглядом. Акмон, сидевший в углу и тянувший вино из большого кувшина, посмотрел на меня и покачал головой. Он вдруг стал выглядеть старым и усталым. Внезапно мне стало страшно, это ощущение накатило, как приливная волна. Мы продолжали ждать, а стоны Клавдии становились все слабее и слабее. Не знаю, сколько времени мы там проторчали под шум дождя, продолжавшего с неутихающей яростью барабанить по стенам шатра, но внезапно стало очень холодно, и мы поняли, что утренняя заря уже близко. И тут из спальни донесся громкий вопль Клавдии, и сразу наступила тишина. Я недоуменно уставился на Галлию. В горле у меня жутко пересохло, а состояние было такое, словно мне на плечи давит тяжеленный груз. Потом раздались крики ребенка, и я обрадовался, но это продолжалось недолго. Из спальни появился бледный и измученный врач и посмотрел на меня. Ему не нужно было ничего говорить. В его глазах стояла такая боль, что я сразу понял: Клавдия умерла.

Галлия бросилась в спальню и горестно вскрикнула, а врач налил воды в стоявшую на столе чашу и плеснул себе в лицо. Акмон спрятал голову в сложенные руки и тихо заплакал. Я медленно прошел в спальню. Диана держала на руках новорожденного младенца. Спартак стоял возле койки и смотрел на мертвую жену, которую уже укрыли одеялом. Галлия стояла на коленях перед койкой и, рыдая, раскачивалась туда-сюда. Я опустился на колени рядом с ней и обнял за плечи, но она продолжала безудержно плакать, а слезы потоком лились по ее щекам. Я посмотрел на лицо Клавдии, строгое и вновь прекрасное. Спартак стоял как статуя, его лицо не выражало никаких чувств, и он, не отрываясь, смотрел на безжизненное тело жены. Диана позади него пеленала новорожденного.