Путешествие на берег Маклая - Николай Миклухо-Маклай Страница 57

9 августа

Приходили люди Бонгу с гостями из Били-Били. Один из прибывших просил очень послушать гармонику Ульсона. Когда последний пошел за нею, туземцы поспешили окутать голову бывшего с ними пятилетнего мальчика своими маль, чтобы он не видел «ай». Когда Ульсон кончил играть и ушел, ребенка освободили. [39]

13 августа

Сидел дома и писал антропологические заметки о туземцах этого берега, которые намерен послать академику Бэру. Пришло очень большое число жителей окрестных деревень, одни только «тамо боро», с весьма странной просьбой: они хотят, чтобы я навсегда остался с ними, взял одну, двух, трех или сколько пожелаю жен и не думал уехать снова в Россию или куда-нибудь в другое место.

Они говорили так серьезно, один после другого, повторяя то же самое, что видно было, что они пришли с этим предложением после долгих общих совещаний. Я им отвечал, что если я и уеду (в чем я нисколько не был, однако, уверен), то вернусь опять, и что жен мне не нужно, так как женщины слишком много говорят и вообще шумливы, и что этого Маклай не любит.

Это их не очень удовлетворило, но они остались, во всяком случае, довольны табаком, который я раздал членам депутации. Вот уже шесть месяцев, как Ульсон и я каждый вечер кладем на костер большое бревно, чтобы поддержать огонь до следующего утра, так как приходится быть экономными со спичками и не дойти до необходимости бегать в Горенду в случае, если костер погаснет.

Иногда мы заменяем обыкновенное дерево обрубком, пролежавшим долго в морской воде, и совершенно а lа рароuа собираем белый пепел, который и употребляем как соль. Чтобы выпарить морскую воду на огне, нужно слишком много дерева, а для добывания соли посредством испарения на солнце у меня не найдется достаточно большого и плоского сосуда.

Я, впрочем, легко и скоро отвык от соли и не замечаю никакого вредного действия для здоровья от ее недостатка.

15 августа

Утром на охоте, когда я шел по тропинке около плантации, шорох между сухими листьями заставил меня остановиться. Прислушиваясь к шуму, я заметил шагах в двадцати между деревьями, около сухого пня, небольшое животное. Это был небольшой кенгуру рыжевато-серого цвета, которого туземцы называют «тиболь».

Я выстрелил и ранил животное, так что его легко было словить. Очень обрадованный своей добычей, я вернулся домой немедля, забыв, что не застрелил ничего для завтрака или обеда, но мне было не до того, чтобы думать об этом. Вот уже около года, как я здесь, и это был первый экземпляр тиболя, который мне удалось добыть. До этого времени я ни разу не видел подобного.

16 августа

Пригласили меня в Бонгу специально, чтобы попробовать еще не виданное мною кушанье «таун», приготовление которого довольно сложно. Сперва с этих орехов снимается шелуха, они складываются в корзины и вымачиваются дней 10 или более в морской воде; затем их растирают и смешивают с наскобленным кокосовым орехом, после чего полученное тесто, разделенное на порции, завертывается аккуратно в банановые листья и варится около трех часов, после чего таун готов и раскладывается небольшими пакетиками на чистые циновки.

Таун мне понравился, несмотря на какой-то запах гнили (орех, должно быть, отчасти гниет во время пребывания в морской воде). Принимая во внимание сложность приготовления, трудно догадаться, каким образом туземцы дошли до открытия подобных кушаний. Вся деревня принимает участие в таких экстраординарных угощениях.

Видел сегодня в Бонгу самый большой каменный топор, какой только мне случилось встретить; шириной он был около 12 см и замечательно хорошо отшлифован.

20 августа

Я сидел в Горенду, куда пришел за аяном, и разговаривал с окружавшими меня туземцами, как вдруг раздались пронзительные вопли и причитания, совершенно подобные тем, которые я слыхал в Гумбу при похоронах Бото. Голос был женский, и скоро показалась сама плачущая; обеими руками она закрывала глаза или утирала слезы, шла медленно и крикливо, нараспев голосила какие-то слова; немного поодаль за ней следовало несколько женщин и детей, также понуря голову, но молча.

Я спросил: «О чем это плачет и кричит Кололь?» (имя женщины). Оказалось, что ночью издохла большая свинья плачущей, желая пробраться между кольями забора в огород. Кололь отправилась к себе в хижину и продолжала голосить, как по покойнику. Такая привязанность женщин к свиньям может быть отчасти объяснена тем, что в этих странах, как упоминалось выше, некоторые женщины кормят поросят грудью. Так было и в настоящем случае. Когда я, смеясь, заметил, что свиней много, она отвечала, указывая на груди, что она сама вскормила эту. [40]

Подобные сцены случаются здесь в деревнях нередко. При каждой неудаче, потере, смерти обязанность женщин – кричать, выть, плакать. Мужчины ходят молча, насупясь, а женщины воют. Двое туземцев принесли издохшую свинью. Она была назначена Аселем, которому принадлежала, быть отправленной в Бонгу, куда ее и понесли. Такие обоюдные подарки, от одной деревни другой, – здесь общее правило. При отправке свиньи из Горенду ударили в барум. Около получаса спустя послышался барум в Бонгу, обозначающий получение свиньи и начало «ая».

22 августа

Вчера вечером собрался в Били-Били, завязав обе двери не веревкой, а белой ниткой, которой опутал их, как паутиной. Ночью ветер был слаб, зыбь, однако, значительная; к рассвету, после небольшого шквала с дождем с норд-норд-веста, совсем заштилело. Через час гребли, очень утомительной по случаю штиля и солнечного жара, мы подошли близко к Били-Били.

Туземцы толпой шли вдоль берега, распевая песни, в которые часто вплетали мое имя. Несколько пирог выехало к нам навстречу, и жители Били-Били, стараясь говорить на диалекте Бонгу, который я понимаю, наперерыв уверяли меня, как они рады моему приезду. Красивый островок с густой растительностью, толпа туземцев у берега, разукрашенных цветами и листьями, пироги вокруг шлюпки, песни, громкий разговор, шутки и крики туземцев – все это живо напоминало мне описание островитян Тихого океана первыми мореплавателями.

Выбрав место у берега, я направил туда мою шлюпку. Когда она врезалась в песок, десятки рук потащили ее выше на отлогий берег. Был уже девятый час, и, выпив воды кокосового ореха, я почувствовал сильное желание заснуть, так как всю ночь не пришлось спать. Это желание нетрудно было исполнить, и я расположился, как и в первый приезд, в одной из указанных мне туземных пирог.