Сталин - Дмитрий Волкогонов Страница 57

«Тов. Зиновьев с бахвальством заявляет, что не тт. Сталину и Мануильскому учить его необходимости борьбы против ультралевого уклона, ссылаясь на свою 17-летнюю литературную деятельность. Что т. Зиновьев считает себя великим человеком, это, конечно, не требует доказательств. Но чтобы партия также считала т. Зиновьева великим человеком, в этом позволительно усомниться.

За период с 1898 года вплоть до Февральской революции 1917 года мы, старые нелегалы, успели побывать и поработать во всех районах России, но не встречали т. Зиновьева ни в подполье, ни в тюрьмах, ни в ссылках…

Наши старые нелегалы не могут не знать, что в партии имеется целая плеяда старых работников, вступивших в партию много раньше т. Зиновьева и строивших партию без шума, без бахвальства. Что такое так называемая литературная деятельность т. Зиновьева в сравнении с тем трудом, который несли наши старые нелегалы в период подполья в продолжение двадцати лет?»

Уже в середине 20-х годов основные оппоненты Сталина поймут, что «выдающаяся посредственность» – незаурядный политик: жесткий, хитрый, коварный, волевой. Скоро это поймут все его противники, а через годы руководители партий и государств, которые будут иметь с ним дело.

У читателя может сложиться впечатление, что я слишком много внимания уделяю личной борьбе в процессе выбора. К сожалению, все так и было. Иногда ловишь себя на мысли о том, что главные вопросы исторического выбора нередко оказывались на втором плане под напором амбиций «вождей».

Развернувшаяся после Ленина борьба за определение методов социалистического строительства сильно осложнилась личным соперничеством, борьбой за лидерство. В эту борьбу включились прежде всего Сталин, Троцкий, Зиновьев. За ней, конечно, стояли конкретные вопросы политики и экономики, отношение к крестьянству, пути индустриализации, теория и практика международного коммунистического движения. Иногда различия во взглядах на эти проблемы носили второстепенный характер, их можно было достаточно легко привести к «общему знаменателю». Но личные амбиции, соперничество, воинственная непримиримость, особенно Сталина и Троцкого, придали драматический характер этой борьбе, способствовали тому, что любые отличающиеся от сталинских идеи, взгляды, позиции рассматривались только как «классово-враждебные», «капитулянтские», «ревизионистские», «предательские» и т. д.

То обстоятельство, что Сталин все время «защищал» Ленина, вовсе не означает, что генсек был всегда прав. Ленина «защищали» и оппозиционеры, те, кто выступал против Сталина. Все дело в том, как интерпретировались ленинские идеи, ленинские установки, которые тоже не были безгрешны. В нашей исторической науке долго господствовало представление, что Сталин не отступал от ленинских взглядов, по крайней мере в 20-е годы. Это не так. Достаточно сказать об ошибочных установках Сталина в национальном вопросе, нэпе, путях социалистических преобразований в деревне, насаждении бюрократического стиля управления в партии и государстве и т. д. Отход Сталина от ленинизма во многих вопросах наметился еще тогда, в 20-е годы. Если не сказать это со всей определенностью, то можно подумать, что все, что делал Сталин, соответствовало ленинской концепции социализма. А это, разумеется, далеко не так. А во многих случаях – абсолютно не так. Тем более что и «защищаемое» было часто неверно.

Думаю, не правы те, кто считает, что ошибались только оппозиционеры, а партия, Сталин всегда были правы. Многие ошибочные решения Сталина, к сожалению, освещены, закреплены партийными документами. Ведь если бы партия не ошибалась и принимала только верные решения, то не было бы культа личности, кровавого террора, волюнтаризма и субъективизма в руководстве, не было бы многих лет застоя, то через 70 лет мы не провозглашали бы жизненную необходимость обновления: «Больше социализма, больше демократии!» Решения и практические шаги ни у одного человека, ни у одной организации никогда не могут быть всегда абсолютно верными, правильными. Жизнь идет вперед через противоречия, конфликты, преодоление. Реальность богаче схем, которые так любил Сталин. Поэтому выбор путей и методов строительства нового общества, достижения и ошибки на этом пути нельзя связывать только со Сталиным. Многое родилось раньше. Другое дело, что Сталин стал олицетворением административно-бюрократической модели социализма и ее главным поборником.

Еще одно соображение. Сталин не сразу остановился на какой-то определенной концепции строительства нового общества. Он не всегда понимал, а возможно, и не разделял взгляды Ленина, особенно изложенные в его последних письмах и статьях. Сталин мысленно часто возвращался и обращался к идеям «военного коммунизма», был вынужден какое-то время терпеть нэп, понимал, что без тесного, органичного союза рабочего класса и крестьянства решить многочисленные проблемы страна не сможет. И постепенно сползая к цезаризму, единовластию, диктаторству, он сделал свой выбор. Сталин не был теоретиком. Его выводы опирались чаще на цитаты, помноженные на волевые импульсы. Сталину внутренне были близки «силовые» методы Троцкого. По сути, он в этом отношении был к нему ближе, чем к кому-либо из других большевистских лидеров. Но это внутреннее сходство, окрашенное личной непримиримостью, поддерживало постоянное «отталкивание», напряжение между двумя полюсами амбиций.

Сталин, перебирая в мыслях перлы Зиновьева и Каменева, усмехнулся: «И эти люди пишут о ленинизме!» О ленинизме напишет он. Напишет так, чтобы все почувствовали полную противоположность понимания ленинизма Сталиным и его временными попутчиками. А пока нужно ударить по Троцкому. Сталин особенно тщательно готовился к своему плановому выступлению на пленуме коммунистической фракции ВЦСПС 19 ноября 1924 года. Он выступил после доклада Каменева, озаглавив свою речь «Троцкизм или ленинизм?».

Все свое выступление генсек посвятил беспощадной критике Троцкого, взяв, правда, мимоходом под защиту (пока!) Каменева и Зиновьева. «Октябрьский эпизод» у этих деятелей Сталин охарактеризовал как случайный: мол, «разногласия длились всего несколько дней потому и только потому, что мы имели в лице Каменева и Зиновьева ленинцев, большевиков». Здесь он покривил душой: он не считал их ни ленинцами, ни большевиками. Просто пока они были нужны ему для борьбы с Троцким и упрочения собственного положения. Сталин бросает в зал слова-вопросы:

– Для чего понадобились новые литературные выступления Троцкого против партии? В чем смысл, задача, цель этих выступлений теперь, когда партия не хочет дискутировать, когда партия завалена неотложными задачами, когда партия нуждается в сплоченной работе по восстановлению хозяйства, а не в новой борьбе по старым вопросам? Для чего понадобилось Троцкому тащить партию назад, к новым дискуссиям?

Сталин после этой длинной тирады обводит глазами зал и глухим, ровным голосом жестко отвечает:

– А умысел этот состоит, по всем данным, в том, что Троцкий в своих литературных выступлениях делает еще одну (еще одну!) попытку подготовить условия для подмены ленинизма троцкизмом. Троцкому до зарезу нужно развенчать партию, ее кадры, проведшие восстание, для того чтобы от развенчивания партии перейти к развенчиванию ленинизма.

Доля истины здесь есть. Троцкий, награждая Ленина, ленинизм лестными эпитетами, исподволь, но неоднократно ставит под сомнение некоторые ленинские выводы о построении социализма. По Троцкому, без поддержки других стран социализм в России невозможен; индустриализация – только за счет крестьянства; нэп – начало капитуляции; кооперативный план – преждевременен; Октябрь – это просто продолжение Февральской революции; без воспитания населения в трудармиях оно не поймет «преимуществ социализма» и т. д. Учитывая, что уже и Зиновьев и Каменев побежали навстречу Троцкому, вколачивая т. н. «новую оппозицию» с целью «осадить» Сталина, выступление последнего сначала против Троцкого, а потом и против его «новых» союзников квалифицировалось на этом этапе как «защита ленинизма». Сталин боролся пока еще дозволенными методами. Но «защищал» чаще цитаты, без их творческого осмысления. В его словах мало конструктивного, нового, тем более что и Троцкий не во всем был не прав, особенно если говорить о бюрократической опасности. Все речи Сталина этого периода – сплошное цитирование. Завершая свое выступление на пленуме коммунистической фракции ВЦСПС, Сталин однозначно сказал: «Говорят о репрессиях против оппозиции и о возможности раскола. Это пустяки, товарищи. Наша партия крепка и могуча. Она не допустит никаких расколов. Что касается репрессий, то я решительно против них».