Тайны подводной войны. 1914–1945 - Сергей Махов Страница 57

В-шестых, система учета и анализа боевых донесений была у нас ничуть не эффективнее, чем техника и тактика. Достаточно точно она выражена приведенной цитатой из мемуаров И.А. Колышкина. Все, казалось бы, ясно, и иначе, чем по взрывам, о результатах атак судить было невозможно. Так, да не так! Сопоставляя сейчас наблюдаемые результаты торпедных атак с истинными, приходишь к выводу, что почти в каждом случае, когда на дно реально отправлялось вражеское судно, подводники наблюдали еще что-то, что как раз-таки и свидетельствовало об истинности победы. Так, потопив 12 сентября 1941 года транспорт «Оттар Ярл», Малышев до конца наблюдал его погружение, но не на удаляющемся курсе, как это часто делал Бибеев, а на неизменной дистанции от атакованного судна. Торпедировав 21 декабря транспорт «Эмсхёрн», командир «М-174» Н.Е. Егоров слышал взрыв котлов судна, а на следующий день к берегу Рыбачьего прибило шлюпку, принадлежавшую транспорту. Треск ломающихся под напором воды переборок слышали на «Щ-421», после торпедирования «Консула Шульте» 5 февраля 1942 года и на «М-171» после попадания двух торпед в пароход «Куритиба» 29 апреля 1942 года. Очень сильный взрыв слышали на «М-122» после того, как с дистанции всего 2,5 кб влепили торпеду в борт транспорта «Йоханнисбергер». Мощный затяжной взрыв, а затем еще один меньшей силы зафиксировали на «С-101» при потоплении «Аякса» 29 марта 1943 года. Торпедировав 17 мая 1943 года танкер «Ойрштадт», командир «С-56» Г.И. Щедрин при всплытии под перископ спустя семь часов после атаки (раньше это было невозможно из-за преследования) наблюдал в перископ столб дыма высотой до 1,5 километра, который сфотографировал. Еще более наглядные результаты имели атаки из надводного положения. И напротив, глухие взрывы, которые слышали только в концевых отсеках лодок, а иногда лишь акустик, почти во всех случаях свидетельствовали о промахах. Торпеды рвались о прибрежные скалы, а чаще при падении на каменистое дно по прохождении предельной дистанции. Цифры по реальной результативности можно было получить из чтения радиообмена противника, но об этом в годы войны было можно только мечтать. Справедливости ради стоит заметить, что с конца 1943 года для тех случаев, когда командир не наблюдал визуально поражения цели, ввели требование обязательного подтверждения потопления данными разведки. Однако разведка не могла дать подтверждения и четверти результатов торпедных атак. В конечном итоге их все равно засчитали как успешные. С трудом верится в то, что никто не понимал сложности создавшегося положения. Однако просто понимать — мало, надо было все официально фиксировать и делать соответствующие выводы. Для этого следовало бы создать в составе НК ВМФ службу учета и анализа боевых донесений, независимую от командований флотов. Точно так же в Красной Армии в 1942 году был создан институт офицеров Генерального штаба, которые были прикомандированы ко всем штабам действующей армии вплоть до дивизий, и которые могли, не опасаясь за свои погоны, доложить вышестоящему командованию реальную обстановку. В годы войны аналогичные службы существовали в составе флотов наших союзников. Вот, например, что вспоминали о деятельности офицера, отвечавшего за учет потопленных германских подводных лодок (эта должность существовала при Оперативном разведывательном центре британского Адмиралтейства): «Некоторые выходили из себя и гневно осуждали Тринга за его скептицизм, но он по-прежнему невозмутимо и сидел в центре "своей паутины". На него не действовали ни "масляные пятна", ни "плавающие трупы немецких моряков", ни какие-либо другие "неопровержимые дополнительные доказательства" потопления лодки. Тринг в таких случаях лишь неохотно соглашался на оценку "вероятно, потоплена". Любой доклад о потоплении лодки он встречал с сомнительным ворчанием до тех пор, пока не получал действительно неопровержимые доказательства» [95]. В результате к концу войны цифры исчисляемых и реальных потерь подводного флота Германии лишь незначительно отличались друг от друга. Совершенно очевидно, что советские моряки не занимались сознательными приписками, но как их руководству не хватало здорового скептицизма Тринга!

Так что при желании можно было научиться разбираться и во взрывах, но тогда кому-то, наверное, пришлось бы ответить за слишком редкую успешность торпедных атак. Никто не утверждает, что наши подводники вовсе не добивались успехов, но давайте взглянем на цифры. В 1941–1944 годах подлодки Северного флота потопили всеми видами оружия 28 транспортов, пять мотоботов, 9 охотников за ПЛ, 5 сторожевых кораблей, два тральщика и подводную лодку. Повреждения получили четыре транспорта, три мотобота и тральщик. Для того чтобы добиться этих успехов, подлодки СФ произвели 258 торпедных атак (выпустили 676 торпед) и осуществили 47 минных постановок (887 мин). Если говорить о торпедных атаках, то в результате их было поражено всего 33 цели, или одна на каждые восемь атак (успешность 12,8 %). В связи с этим не кажется удивительным, что, стреляя 12 раз, «Красногвардеец» не попал ни разу! Как это отличается от официально объявленной 77,9 % успешности. Вряд ли виновными в создавшемся положении являлись экипажи и командиры подлодок — не могли они все поголовно воевать плохо. Виновников пришлось бы искать в более высоких сферах, возможно в самой системе, которая породила этот порочный круг. Судите сами: «отличные» результаты — нет потребности в совершенствовании; нет потребности, значит, техника, военное искусство и боевая подготовка могут остаться на старом уровне; могут остаться на старом уровне, значит, реально будем воевать неэффективно; будем воевать неэффективно, значит, не надо нам лишний раз заниматься анализом, кто и какие слышал взрывы. Вот тут и наступает, выражаясь словами Колышкина, «по-человечески понятная готовность каждого верить всему, что подтверждает успех».

Эта система практически не давала сбоев в прошлом, не дает она их и сейчас. Попробуй усомниться в нашей эффективности, и тебя сразу назовут очернителем. В результате мы имеем то, что мы имеем. Люди готовы мириться с любым развалом, свято веря, что в трудную годину мы все сможем — так, как смогли в Великую Отечественную. Но как тогда мы это смогли? Сейчас мы не выдержим и десятой доли тех потерь и лишений. Так, может, хватит играть в реформу Вооруженных сил, а, осознав предыдущий опыт, схватиться за голову и приступить к строительству профессиональной эффективной армии и флота?

Атака германского линкора «Тирпиц» советской подводной лодкой «К-21» 5 июля 1942 года до сих пор является одним из наиболее дискуссионных эпизодов в истории советского ВМФ в Великой Отечественной войне. Суть дискуссии сводится к вопросу: поразил ли командир «К-21» капитан 3-го ранга Н.А. Лунин «Тирпиц» торпедой или нет. При этом с легкой руки писателя-мариниста B.C. Пикуля в качестве доказательной базы фигурируют различные косвенные рассуждения о нечистоплотности немецких моряков при ведении боевой документации — ведь противная сторона факт торпедирования категорически отрицает. Давайте попытаемся, абстрагировавшись от «политических» рассуждений, разобрать атаку «К-21» с точки зрения тактики и техники.